Кошмарные серые стены, бугристые, как кожа прокаженного, с пятнами плесени, похожими на нарост, и покатый, каменный пол. Три метра в длину, полтора в ширину. Дощатый топчан без ножек. Его держали две ржавые цепи, прикованные к стене. Днем он складывался на скрипучих петлях и замком пристегивался к наждачной поверхности стены. Вот только день от ночи ничем не отличался. Зарешеченное крошечное окошко под потолком практически не пропускало свет. Второе окошко, на железной двери, всегда было закрыто на щеколду. В углу стояло старое ведро, пахнущее мочой. Она сидела на своем топчане с пустым остекленевшим взглядом. Красивая, хорошо причесанная, в черном облегающем платье, контрастирующем с ее мертвенно-бледным лицом. Сегодня ей позволили сидеть в дневное время. Мало того, отвели в душ и даже дали мыло, потом принесли это платье. Она просила белое. Но раз просила, то сделали наоборот. Как ей об этом не знать? Тут нельзя просить. Годы ее ничему не научили.
Лязгнул замок, тяжелая дверь со скрежетом растворилась. Надзиратель входить не стал. Она встала и направилась к выходу. Узкий длинный сводчатый коридор выглядел так же мрачно, как стены одиночки. Железные плафоны в виде перевернутых тарелок свисали с потолка на тонких проводах. На них даже не повесишься, не выдержат нагрузки. Тусклые, засиженные мухами лампочки едва освещали дорогу, ведущую в никуда. Она слышала гулкий стук своих деревянных башмаков, скрываемых от глаз длинным платьем.
В конце коридора – дверь. Надзиратель зашел первым и, гремя связкой огромных ключей, нанизанных на кольцо, открыл запоры. Толкнув дверь ногой, посторонился. Она увидела бесчисленное количество огоньков. Переступила через порог и оказалась в огромном сводчатом зале с расписанными стенами. Весь пол был уставлен горящими свечами, тысячами свечей. Между ними – тропа, с которой невозможно свернуть. На колоннах иконы, в проемах стояли гробы на козлах, покрытые черной тканью. Она не смотрела по сторонам. Там, пред аналоем, стоял он. Расстояние между ними сокращалось. Возле алтаря в золотом одеянии с Библией в руках что-то бурчал себе под нос священник. Ей показалось, будто стук ее башмаков затих и она уже не касается земли, а плывет. Он протянул к ней руки. Красавец, во всем белом, с алой гвоздикой в петлице. Он улыбался. И она улыбнулась, но тут же испугалась – пересохшие губы треснули и закровоточили.
– Я здесь, не бойся, – сказал он волшебным голосом и, взяв ее за руку, подвел к священнику.
Зазвучала музыка, затем детский хор, и низкий голос произнес: