Жизнь и необычайные приключения писателя Войновича (рассказанные им самим)

Я всегда хотел жить на одном месте, иметь дом, огород, сарай и собаку. Но на одном месте мне жить не удавалось, дома, сарая и огорода не приобрел, завести собаку в свое время не собрался, а теперь это было бы безответственно.

Жаловаться мне вроде бы и не пристало. От жизни я получил гораздо больше того, чего ожидал вначале. В молодости и не только вел себя легкомысленно, жизнью и здоровьем не дорожил, попадал в разные переплеты, дожил до старости и кое в чем преуспел. Но все-таки судьба недодала мне чего-то такого, недостаток чего я чувствовал всю жизнь. Учился я нормально только в первом классе, а потом еще чуть-чуть в деревенской школе и немного в вечерней. Полтора года в институте ходил за стипендией. Из известных мне литераторов моего поколения, кажется, только Владимир Максимов учился еще меньше меня.

Это что касается моего образования. Не лучшим образом обстоит и с местом жительства. Есть сложившееся мнение, что для любого писателя важна его душевная привязанность к тому, что называется «малой родиной». Он может писать о чем-то, казалось бы, совершенно не связанном с его личной биографией, но все равно за всем, что он пишет, маячат околица, или крылечко, или березка, или подъезд, или соседи, школа, товарищи, любимая учительница. В моей памяти таких примет не сохранилось, потому что до двадцати четырех лет ни на одном месте я долго не задерживался и, только попав в Москву, осел в ней на четверть века (и сидел, пока не выгнали). А до того менялись города, деревни, гарнизоны, школы, соседи, товарищи, наречия, природа и ее дары. Урюк в Таджикистане, паслен в Ставрополье, брусника на кочках вологодского леса и вишня ведрами на запорожском базаре. Могилы родных тоже раскиданы. Один дед похоронен в Ленинабаде, другой на Донбассе, одна бабушка в Запорожье, другая в городе Октябрьский в Башкирии, мама в Орджоникидзе (не во Владикавказе, а в более чем захолустном городке в Днепропетровской области), папа в Керчи, сестра в Запорожье, жена в Мюнхене. На ее могиле я бываю постоянно, остальные часто не посещаю по недостатку возможностей, а посещать редко боюсь, точнее, не бываю там вообще, утешаясь тем, что после меня ухаживать за ними и так будет некому, и они запустеют. Сейчас или через десять лет — для вечности, в которой они пребывают, разница небольшая. Да и что с моей могилой будет?..

Но мне еще повезло. У меня были мать и отец, бабушки-дедушки, а с отцовской стороны известны даже очень отдаленные предки. А вот мой друг Миша Николаев вырос, не имея о родителях никакого представления. У него были причины думать, что их обоих в 37-м году расстреляли, но кто они были и хотя бы как их звали, он пытался узнать, но не узнал и всю жизнь так и прожил под фамилией, данной ему в детдоме. В детдоме дорос до армии, из армии попал в лагерь и просидел около 20 лет. Потом Миша написал книгу про детдом и не знал, как назвать. Моя жена Ира посоветовала так и назвать: «Детдом», что он и сделал. А я ему советовал написать трилогию: «Детдом», «Дурдом» и «Заключение». Мише мой совет понравился, но воспользоваться им он не успел…