Доля Никиты была горькая, как полынь, зато нрав он имел мирный и добродушный. За всю жизнь мухи, кажись, не обидел… А выпьет – поет. Должно быть, веселостью да добротой от тяжелых мужицких дум спасался… И прозвали его на селе Никита Простота.
Сегодня он особенно в благодушном настроении; поправлял у краснорядца Рогожина печку-голландку и получил три целковых. Провозился Никита два дня и зато получил вот такую уйму денег.
Долго торговался, надоело… Зажал в левом углу губ собачью ножку с махоркой, пыхнул дымом, равнодушно прищурил глаза и брякнул, точно замок ключом запер:
– Хошь – соглашайся, хошь – нет!.. Итак, почитай, задаром… У меня струмент небольшой, и домой уйти недолго… Ты ведь, сударик, за французские ситцы нажигаешь нашего брата, – ого!..
Краснорядец поиграл на животе серебряной цепочкой, покряхтел и согласился.
С работы Никита зашел к бобылке Анне. После трудов рабочему человеку нельзя не выпить, а у Анны был всегда запас хмельной бражки, которую она варила особенным, одной ей известным способом.
И от бобылки Никита шел по селу совсем веселым. Плечи сами собой играли, а вместе с плечами и голова как будто подплясывала.
Круторогий месяц разгуливал над избами, выставив один рог вверх, другой вниз. Никита прищурился на него, подмигнул и погрозил пальцем:
– Ладно уж, гуляй, гу-у-ляй!.. А все-таки рабочему человеку после трудов следовает выпить!..
Прошел вдоль сумеречных тихих изб.
Теперь месяц лежал поперек неба, рогами кверху, как сломанная подковка. Никита удивился и умильно всплеснул разведенными руками.
– Чу-удно!.. И чего ен перевернуться вздумал!.. Н-ну, и брага же у кумы Анны!.. Не брага, а прямо – яд… В глазах малиновые цветы… И черт знает, чего она в сусло кладет… Не иначе, как купоросу!
Подыгрывая ногами в такт веселым мыслям, он затянул песню:
Ка-ак во не-ена-асна-аю погоду!..
Но дальше слова песни вылетели из памяти.
Никита потопал ногами, силясь их вспомнить, но у него ничего не выходило, и он опять затянул первое, что взбрело в голову:
Ка-ак во ненаснатэю по-го-ду…
Купорос хмельной!..
– Тьфу… Стой!.. Купорос!.. Какой купорос?.. – остановил он сам себя. И затянул в третий раз:
Ка-ак во нена-а-сна-аю по-го-ду…
На забор вер-блюд ползет!..
– Верблюд!.. Х-хаа… Право, верблюд!.. Вот это так Никита Степаныч!.. Здорово!.. – Удивленно поймал он сам себя, словно впервые услышал это слово. Слово понравилось…
Ве-ерблюд по-олзет!..
Он еще раз с удовольствием повторил, прислушиваясь к собственному голосу, хриплому и нестройному.
