— У! Несчастная личность!
Невзлюбил Игорь Феликса давно, чуть ли не с первых дней, с того самого раза, когда ребята, шутки ради, стали толкать Феликса в школьном коридоре, перебрасывая его, как волейбольный мяч, из рук в руки. Феликс летал от стены к стене, от одного к другому и улыбался. Эта улыбка и возмутила тогда Игоря: игра-то игра, но игра нехорошая, и чему тут улыбаться — неизвестно!
После этого Игорю все стало не нравиться в Феликсе: и как он говорит, как обращается с ребятами, как слушает учителя и отвечает урок. Особенно не нравилось ему, что Феликс, перед тем как отвечать, непременно откашляется и начнет говорить тихо, ровно, с небольшими остановочками, будто для того, чтобы подыскать необходимое слово. Но слова, которые он находил, всегда были правильные и нужные, он осторожно укладывал их в ряды, не допуская тех мелких неправильностей, которые так естественны в разговорном языке. Прекрасно рисуя, Игорь изображал Феликса в разных видах, резкими, злыми линиями карикатуриста подчеркивая его пухлые щеки, губы и неизменную улыбку, которую он возненавидел больше всего. Он высмеивал предупредительность Феликса, его аккуратность и — особенно — мягкость. Он, наконец, переиначил и самое имя Феликса, получилось злое и беспощадное прозвище — «Фёклис».
Когда однажды Феликс с чем-то обратился к нему, Игорь смерил его острым и неприязненным взглядом:
— А кто ты есть?.. Я тебе… Я тебя и знать не хочу!
Это слышал Рубин и, записав Игоря в анархисты, решительно возражал теперь против его приема в комсомол.
— Я полагаю, — говорил он авторитетным, не допускающим сомнений тоном, — что такие комсомольцы нам не нужны. Комсомолец должен быть выдержанным… Об этом и на собрании в райкоме сам секретарь райкома говорил. Комсомолец должен быть дисциплинированным, чтобы держать в чистоте незапятнанное знамя комсомола!
Сидя, как обычно, на задней парте, Полина Антоновна отметила и это категорическое «должен» и столь же навязчивое подчеркивание того, что в комитете сказа́ли и что в райкоме указа́ли, причем единственным проводником всех этих указаний оказывался Рубин. Отметила она и глухое сопротивление, которое вызывала у ребят эта магия слов: они не могли не считаться с указаниями, но хотели разобраться сами, как подсказывал им собственный разум. Говорили о бдительности и сознательности, о том, что «плохих комсомольцев у нас и так хватает», и о том, что «кого ж тогда принимать в комсомол, если не Игоря». Поспорив и поругавшись, они все-таки Игоря приняли.
Но не такой человек Рубин, чтобы легко сдаться и уступить. Решение классного комсомольского собрания нужно было передать на утверждение комитета школы. Рубин с этим не очень спешил: нынче ему некогда, завтра секретарю комитета некогда, — так прошло около месяца. Кончилось тем, что мать Игоря недоуменно спросила об этом на родительском собрании: