— В чем дело?.. Я не говорю о своем сыне. Но неужели никого нет достойных среди наших детей, чтобы вступить в комсомол?
Ее все в один голос поддержали. С разных сторон посыпались жалобы на комсомольского секретаря:
— Собраниями замучил ребят!
— Да он какой-то чудной! Всем выговаривает, всех учит! Не любят его!
Когда же Полина Антоновна сказала Рубину о претензиях родителей, он коротко ответил:
— За комсомольскую организацию класса отвечаю я, а не родители!
Полина Антоновна пошла в комитет комсомола и побеседовала с его секретарем — и об ускорении приема и о всей линии поведения Льва Рубина.
Секретарь комитета, Вадим Татарников, встрепанный, вечно занятый ученик девятого класса, выслушал все, что рассказала ему Полина Антоновна, и, по привычке взлохматив обеими руками свою пышную шевелюру, расхохотался.
— Вот глупый!.. Ну и глупый! Простите, Полина Антоновна, упустили мы это дело. Надо признавать ошибки — упустили! Работы столько, понимаете — голова не вмещает!.. Нам он показался настоящим, дельным секретарем. Мы его в члены комитета намечали. А он… Наполеончик какой! Ну, мы это исправим! Решение о приеме Игоря Воронова и других мы утвердим на ближайшем заседании комитета. Комсомольская организация вашего класса, таким образом, увеличивается, и в ней нужно будет создавать бюро. Вот тут мы его и прокатим! Любит командовать — пусть в рядовых посидит!
— Нет, зачем же? — возразила Полина Антоновна. — Это легче всего. С ним следует поработать!
— Хорошо, мы его вызовем! — согласился Татарников. — Мы его самого вызовем на комитет и пропесочим!
Сделал он это не так скоро — ему опять было некогда, но Рубина в конце концов вызвали в комитет и «пропесочили».
Рубин и это воспринял по-своему: он обиделся.
— Ну, как твой Лобачевский? Подвигается? — спросил Бориса отец.
— Трудно!.. Боюсь! — признался тот.
— «Трудно» — это хорошо, а «боюсь» — плохо! — ответил отец.
Сам Федор Петрович учился теперь на курсах мастеров социалистического труда и, кроме специальных предметов, изучал и русский язык и математику. Не поладив с «икс-игреком», он вынужден был обращаться за помощью к сыну. Тот с удовольствием объяснял ему, но отец хотя и говорил, что все понятно, но потом признавался, что у него «все мешается в голове».
— Ты подожди, подожди! Не спеши! Растолкуй мне вот что!..
Борис смеялся, отец сердился, но потом тоже улыбался в усы, и оба были довольны: один тем, что приходится выступать в роли учителя и растолковывать отцу совсем азбучные истины, другой — тем, что его, старика, «обскакал» собственный сын, восьмиклассник Борька, и вот помогает ему в трудную минуту. Когда же Борис сказал ему, что будет делать доклад и назвал фамилию Лобачевского, о котором старик и не слыхивал, он с гордостью рассказал об этом у себя на заводе и на курсах, на которых учился.