Лекцию читал известный профессор с большим лбом и совершенно белой, точно намыленной, головой. На груди его поблескивал лауреатский значок.
Когда он поднялся на трибуну, Борис достал тетрадку. Сначала записывать было легко: лектор говорил о жизни Лобачевского, о его ученических и студенческих годах, о том, как он стал профессором математики и наконец ректором Казанского университета. Из этой части лекции Борис узнал много любопытных подробностей. Оказалось, что будущий великий математик сначала вовсе и не думал о математике, а хотел стать медиком, что у него был веселый и задорный нрав и он не прочь был развлечься ребячьими «невинными забавами» — пустить вечером самодельную ракету или прокатиться по улицам Казани верхом на корове, хотя бы за это и пришлось отсидеть в карцере.
Потом, когда речь зашла об учении Лобачевского, стало труднее. Правда, кое-что Борису уже было знакомо, но о многом он догадывался только по ходу изложения, а многого и вовсе не понимал. Он бросал ревнивые взгляды в сторону Вали и еще больше напрягал внимание. Схватив какую-то новую, но понятную мысль, он соединял ее с тем, что знал раньше или понял только сейчас, на лекции, и, связав все это в один узел, шел за лектором дальше.
Лектор говорит медленно, не торопясь, с уверенностью, четко разграничивая одни этапы изложения от других, подчеркивая важные места то голосом, то легким, почти неуловимым жестом. Он шаг за шагом прослеживает путь, по которому шла мысль Лобачевского, и Борис бредет за ним своим нетвердым шагом. Вот из одного, совершенно противоположного Евклиду, допущения логически вытекает второе, за ним — третье, четвертое. Вот лектор дает оказавшееся необычайно простым доказательство того, что сумма углов треугольника меньше двух прямых, вслед за этим сумма углов четырехугольника становится меньше четырех прямых, а вместе с тем исчезают прямоугольники, исчезает квадрат, исчезают все подобные фигуры — ничего этого нет в геометрии Лобачевского, в ней все иначе, все по-другому и в то же время все правильно и логически непогрешимо.
— Он идет от противного, он ищет абсурда и не находит его. Абсурда нет! Что же это такое? — спрашивает лектор с эффектным, заранее рассчитанным жестом и отпивает глоток холодного чая.
Борис кидает взгляд на Валю, но тот, как зачарованный, смотрит в рот профессору, и в глазах его — восхищение, почти восторг, точно он слушает не трудную лекцию, а целиком захватившую его вдохновенную поэму.
А профессор выжидает еще минуту и, постепенно воодушевляясь и возвышая голос, идет дальше: