Чего-чего, а шалей Ольга накопила пропасть. Надевала она их под настроение и случай. Карминные павловские розы означали ликование (выигран грант, намечается премия), белая с серебром считалась новогодней, оренбургская паутинка годилась для деловых планерок. Сегодня полные Ольгины плечи покрывала шаль трагическая — сизая, как полночь; плыли по ней зловещие аспидно-черные разводы, и тяжело свисала траурная бахрома.
— Подумаешь, Коровин в коллекции какого-то провинциального банкира сомнительный. Вот невидаль! Я верю, картина скверная, но реветь из-за этого? — спокойно продолжил Самоваров. — Брось! Коровин был плодовит, как кролик. Имел он право в бешеной текучке своей жизни написать пару-тройку плохих вещей? Неудачи бывают у всякого. А Каменев? Тот вообще пил горькую! Наверняка был в запое, когда писал твою картину. И написал-таки, и продал, каналья. То, что обе эти дряни попали в коллекцию Галашина, — чистое совпадение. А мировые шедевры давно в музеях висят.
— Нет, ты не понимаешь! — вскричала Ольга, заламывая белые крупитчатые руки. — Я вела эту коллекцию. Я обеспечивала экспертное сопровождение. Вещи для Галашина я ездила смотреть и подбирать в Москву! В Питер, в Прагу, в Вену! Каждый месяц как эксперт я от него получала… Да не важно сколько! Плюс комиссионные…
— И в чем проблема?
— А в том, что я купилась на все это! Я втянулась! Я перестала бояться, перестраховываться. Я стала жадной и неразборчивой. Я знала вкусы Галашина и всегда старалась подсунуть что-то лакомое.
— Фальшак?
— И ты туда же! О, я была уверена, что нет. Вернее, почти уверена… Это вещи с безупречным провенансом[4]. Да, из анонимных частных коллекций, но сами по себе бесспорные, поверь!
— Если бесспорные, к чему продавцам темнить? Кто эти анонимы? — спросил Самоваров.
— В основном потомки эмигрантов первой волны. Люди в Европе, знаешь ли, не любят афишировать, что разорились, что дела идут хуже, и приходится все распродавать. Аристократы горды. Это так понятно! Плохо другое: то, что я делала, стоило дорого, очень дорого…
— И на здоровье! Галашин ни хрена не смыслит в живописи. Он рад своим картинкам, как дитя. Чего ты так переполошилась?
— Слишком много Коровиных, — мрачно изрекла Ольга. — Позавчера мне прислали один бельгийский каталог, и вдруг я увидела наше «Утро в Гурзуфе»… То есть не наше, а подлинное. Мне стало плохо. А на следующей странице «Дама с гитарой», точно такая же, как у Галашина. Один к одному!
— И что?
— Но Коровин никогда не делал копий!
— Так, может, это не у тебя фальшивки, а как раз в Бельгии?