С помощью нескольких рабочих я разыскал виновников паники. Объяснил им, кто я, для чего послан сюда Реввоенсоветом 5-й армии, и пригрозил им арестом.
— Вы же своими действиями порочите Красную Армию, Советскую власть, — доказывал я. — Здесь так орудовали только колчаковцы. Население, видя ваше бесчинство, будет говорить, что нет разницы между Красной Армией и армией Колчака. Вас самих за это следует расстрелять вот такой штукой! — и я похлопал рукой по висевшему у меня на правом боку нагану.
Федюшин и Лозенко перепугались, стали просить прощения и дали честное красноармейское слово, что больше нигде и никогда не будут так действовать.
Я их отпустил, но с условием, что они доложат о случившемся своему комиссару.
Это произошло 16 августа, а на 17 августа было назначено общее собрание жителей поселка.
Едва оно началось, как посыпались упреки в адрес бойцов Красной Армии, которые одному не уплатили за подводы, другому — за фураж, какой-то хозяйке — за курицу, а какой-то — за яички и т. д. Было задано множество нелепых вопросов, свидетельствовавших о том, что немало жителей по своей неграмотности поверили разным враждебным слухам: например, спросили, почему в Казани женившиеся гражданским браком имеют право на выезд, а церковным — нет. Я опроверг эту ложь, как, впрочем, и многое другое. И судя по тому, как мы расставались после митинга, можно было прийти к заключению, что мне удалось многим раскрыть глаза на события, происходившие вокруг нас. Лед, что называется, был растоплен, и меня не только благодарили, но и просили приезжать почаще и “просвещать их темные головы”.
С большим трудом добрался я до Авзяно-Петровского завода. И здесь я обнаружил знакомую картину: завод не работал, домны бездействовали. 15-тысячное население занималось сельским хозяйством, преимущественно скотоводством. Многие разбрелись по хуторам, разбросанным по горам и лесам. Там они занимались кустарными промыслами: драли корье, мочалу, плели корзины, делали колеса, сани, дуги, бочки, корыта, чиляки, берестовые бураки. Авзянопетровцы сеяли лен, коноплю, ткали холсты, шерстяные ткани и шили себе нижнюю и верхнюю одежду. Шубы делали из овчин…
В тот момент, когда передовые части 27-й дивизии ворвались на окраины Омска, штаб дивизии находился в вагонах, не доезжая нескольких станций до Омска. Известие о взятии города было встречено с восторгом.
Я решил немедленно выехать в Омск. Так как железная дорога на десятки верст была забита колчаковскими эшелонами, походными госпиталями, эвакуировавшейся буржуазией, вагонами с огнеприпасами, продовольствием, обмундированием, то я приказал сгрузить с вагона-платформы легковой автомобиль, находившийся в моем распоряжении. Через полчаса на нем мчались в Омск комиссар дивизии, председатель Революционного трибунала дивизии С.Т. Галкин, заместитель начальника политотдела дивизии М. Крехова.