* * *
Это было из ряда вон — явиться домой и требовать ванну. Дядя Вернон напомнил Стелле, что сегодня всего лишь среда.
— А мне безразлично, какой день, — сказала она. Твердая, как скала, аж скрежетала зубами.
А ведь тут как — тащить керосин из москательной каирца Джо рядом с грекоправославной церковью, на два пролета печку вволакивать, к окну одеяло прибивать гвоздями. Через проулок на задах стояли брошенные конюшни, разбомбленный дом, где клочьями свисали со стен обои, и женщины, такие, что не приведи господи, умыкали мужчин в темноту.
— Ты же в сосульку превратишься, — грозилась Лили, в пальто и шапке сбегав наверх вывесить семейное полотенце и по возвращении не попадая зуб на зуб, как капитан Скотт на пути к полюсу.
— Ну что ты с ней, дурой, будешь делать? — сказал дядя Вернон. Он прикинул что к чему и сообразил, что у Стеллы месячные. Иного объяснения не представлялось, а ежу понятно, что соваться в воду в этот период ни под каким видом не следует.
Теперь — взять растопку этой колонки: дело всегда-то муторное, а тут еще не по расписанию. Чуть-чуть дернешься, не рассчитаешь время между тем, как газ откроешь и чиркнешь спичкой — и всех отправишь в тартарары. „Неужели до той недели обождать нельзя?“ — молил он, переводя дух на первой площадке, с печкой в объятиях и с люфой, твердой, как копченая вобла и ради удобства заткнутой за подтяжки. „Нет, — отрезала Стелла. — Нельзя“.
Когда он укрепил „занято“ на двери ванной и, осуждающе топая, спустился по лестнице вниз, Стелла сдвинула на сторону одеяло и выглянула во двор. Едва народившийся месяц бежал под ветром сквозь глыбящиеся над трубами тучи. Никаких таких женщин она на задах не обнаружила, да и не видывала никогда. Они родились в неуемном воображении дяди Вернона.
Глядясь в зеркало над раковиной, она разговаривала с Мередитом:
— Добрый вечер. Я — Стелла Брэдшо. Вряд ли вам когда-нибудь захочется меня полюбить.
Хоть все было выдумка и нарочно, у нее тряслись губы. Вид был затравленный, будто бес стоит за спиной. А может, это из-за теней, растревоженных голой, мотающейся на сквозняке лампочкой?!
С волосами у нее явно было что-то не то. Лоб чересчур большой, и коротковата шея. Когда забывается, брови у нее взлетают, отвисает губа. А если она следит за лицом, у нее голова не работает. Увидев Мередита, она сразу отметила, как он держит под контролем мышцы щек, хоть в глазах — любопытство. Это воспитание и образованность, она думала, помогают ему, вот на лице и не отражаются чувства. Бонни, который явно из той же среды, что она сама, так не умеет. Нервничая, когда, например, даст указания рабочим сцены, он строит кошмарные рожи.