В горнице быстро стало жарко, запахло сладкими благовониями — Любима даже хотела попросить кого-нибудь из хозяев распахнуть дверь… Однако увидала, как молодой волхв, наоборот, вставил в пазы засов.
— Испейте, гостюшки дорогие! — Велимор с поклоном и улыбкой на устах поставил прямо на глинобитный пол большие деревянные кружки.
Гостьи выпили почти разом, правда, Любима лишь пригубила — кто знает почему? Наверное, вспомнила слащавые улыбки волхвов?
На середину горницы вышел молодой волхв Велимор, пригладив волосы, в руке бубен:
Аще песенны сказания
О Перуне-громовержце,
О Мокоши — сырой земле!
— О Мокоши — сырой-земле! — вслед за остальными волхвами хором повторили все.
— Плывет по небу лыбедь-птица, — продолжал отрок.
По небу лазоревому, тучами убранному,
А с тучи той бьет сине молния!
— Бьет сине молния! — повторили волхвы.
Старец со змеиным ожерельем пристально оглядел девок и незаметно для них подмигнул Велимору. Тот, кивнув, поднял вверх бубен. Заколотил, заколошматил все чаще и чаще:
— Бом-бом! Бом-бом!
— Гром гремит! Гром гремит! — зачастили волхвы. — Бом-бом!
— Аще счастливицы девы! В пляс! В пляс!
— Бом-бом!
— Гром гремит! В пляс, в пляс!
Словно притянутые невидимой нитью, девушки повскакали с лавок и закружили по горнице, едва не сбив с ног успевшего отскочить к очагу отрока.
— Гром гремит! Гром гремит!
Положив руки друг другу на плечи, все чаще покачивались девы в такт ударам бубнов. Глаза их — васильковые, зеленые, карие — закатывались, на губах у многих выступила белая пена.
— Гром гремит! Гром гремит! Летит лыбедь-птица!
— Пора! — Старый волхв Колимог ткнул под ребро юного жреца Велимора. Тот кивнул и, подхватив бубен, ворвался в середину девичьего круга.
— Гром гремит! Гром! Гром! — изгибаясь, заорал Велимор, забил в бубен, со лба его, умащенного благовониями, полетели капли тяжелого пота.
— Летит лыбедь-птица! Летит! — забыв обо всем, тянули к ему руки девы.
А молодой волхв вертелся все быстрее и быстрее, увлекая за собой хоровод дев. Старый Колимог бросил в очаг пахучие травы — повалил густой зелено-синий дым, в углах погасли светильники. Сразу же сделалось темно, как в пещере, лишь, отражаясь в девичьих глазах, мерцало в очаге зеленое пламя. Кружившиеся в экстазе девушки, казалось, уже не помнили ничего — лишь бы быть здесь, лишь бы вдыхать благовония, лишь бы касаться юного тела жреца.
— Гром! Гром! — надрывался тот, извиваясь.
— Летит! Летит птица! — протягивая руки, кричали девы. Кто-то уже скинул с себя тунику, обнажив стройное, мокрое от пота тело. Примеру одной последовали и другие, правда, не все — оставалась в одежде рыжая Речка, еще несколько девушек в углу и Любима, ощутившая вдруг, как кто-то резким движением разорвал у нее на спине тунику вместе с рубашкой. Обнажились смуглые плечи, чьи-то старческие руки, больно стиснув грудь, зашарили под одеждой.