В дверном проеме стоял итальянец в одеждах из черного и красного бархата, украшенных папским гербом. Посланец Ватикана, прибывший столь внезапно. По мрачному выражению, застывшему на лице бородача, Генрих догадался: какие бы новости ни привез этот гонец, они изменят ход истории его народа. Вероятнее всего, к худшему.
Посланец пересек длинную залу с решительностью человека, не привыкшего робеть перед королями. Чего ему робеть? Он целые дни проводит близ самого наместника Христа на земле. Ни один земной монарх не мог вселить робость в сердце человека, живущего в самом центре Царствия Небесного. Гонец остановился перед королевским возвышением и отвесил неглубокий поклон.
— Ваше величество, я принес весть из Рима. От его святейшества, — возвестил посыльный голосом холодным и суровым, как скалы Нормандии. Генрих понял: добра ждать не придется. Посланник обошелся без долгих формальных предисловий, не стал возносить хвалу Всевышнему и готов был сразу перейти к сути дела. Все присутствующие на балу, похоже, тоже пришли к такому выводу, потому что начали взволнованно перешептываться. Казалось, новость, которую посыльный привез, проскакав через всю Европу, грозила потонуть во все возрастающем тревожном ропоте и догадках.
Генрих с трудом встал на ноги. Иоанна мягко придержала отца за руку, чтобы он опирался на нее, стоя перед этим предвестником бури. Генрих поднял руку — и внезапно перестал быть просто немощным стариком. Он снова стал королем Англии, не только по титулу, но и по манерам и деяниям.
— Молчать! — Его отрывистый приказ, как бич, ударил по толпе — знать тут же замолчала. — Говори, посланник Ватикана. Страна ждет слова.
Мужчина в мантии заколебался, как будто ему трудно было подобрать нужные слова. Или он сам до конца не мог поверить в то, что было велено сообщить.
— Его святейшество Римский понтифик посылает тебе, Генрих, сеньор Анжу, благословение именем Христовым, — начал посланник и запнулся. — С великой скорбью и печалью вынужден поведать о том, что сарацины овладели Иерусалимом…
Остального Генрих уже не слышал. В бальной зале поднялся такой гвалт, как будто загрохотали копыта скачущих в атаку коней. Генрих знал, что видение, промелькнувшее перед его мысленным взором, пока он пытался восстановить тишину, предвещало, скорее всего, черные дни. Король схватил свою трость из слоновой кости — подарок давно забытого посла какой-то дикой страны на северном побережье Африки — и громко застучал ею по дубовому возвышению, пока не восстановилось подобие порядка. Переводя взгляд с одного разгневанного лица на другое, Генрих встретился глазами с Ричардом. Было во взгляде сына нечто такое, что привело короля в смятение: смесь гнева и мрачной решимости, — раньше старик такого не видел.