Дафна покосилась на Мефа с подозрением, ожидая фортеля. В бескорыстную нежность со стороны своего подопечного она не верила.
– Да, хочу, – сказала она осторожно.
– Так иди – сделай!
– Тогда не хочу! – отказалась Дафна.
– Ты же сказала, что хочешь?
– Девушкам свойственно самим не знать, чего они хотят, – заявила Даф.
Поняв, что ее не переупрямишь, Меф вздохнул, взял котелок и отправился к реке. В первый раз он взбаламутил воду и зачерпнул тину. Во второй отошел выше по течению и, держась за накрененное дерево, черпанул воду почище. Главное, как он сообразил, не цеплять котелком муть, выстилающую реку снизу.
Эссиорх и Дафна наблюдали от костра, как Меф решает проблему с водоснабжением.
– Всегда когда смотрю на реку – думаю: река, как человек. Главное, не задеть дно, а то столько всего всплывет – намучаешься, – негромко сказал Эссиорх.
– А как же человеку тогда очищаться? – удивилась Даф.
– Постепенно. Зажал ноздри, вытянул тину, отжал, выкинул. Улеглась вода – снова отжал и снова выкинул. И так бесконечно.
Вода была коричневатая, с частицами торфа, с заплывшей сухой травинкой и с непрерывно шевелящейся многоножкой на дне. Многоножку Меф выудил пальцами и выкинул, после чего повесил пшикнувший котелок рядом с его приятелем, в котором начинала уже пыхтеть гречневая каша.
Ната заявила, что пошла купаться, и вернулась минут через двадцать с мокрой головой и синими кругами под глазами. Не доходя до костра, она принялась истерично орать на Корнелия, что он разлегся и мешает ей пройти.
– Дорогуша! – сказала Улита, заступаясь за курьера. – Возьми себя в руки или протянешь ноги! Вокруг пятьсот квадратных километров никем не занятого леса! Тебе что, негде обойти?
– Сама обходи! – отрезала Вихрова и, бесцеремонно наступив Корнелию на грудь, придвинулась к костру.
– Я, между прочим, живой! – миролюбиво напомнил Корнелий.
– А мне начхать!
Ната опустилась на колени и, протягивая к огню руки, стала греться. Мошкин с Чимодановым переглянулись, поняв, что она опять кормила кровью клеща.
Евгеша взял топор и отправился в лес за очередной сухостойной березкой. Впечатлительному Мошкину требовалось время, чтобы обрести равновесие. Совесть грызла его большими белыми зубами, грозила большим белым пальцем и вопрошала с мошкинской же сомневающейся интонацией: «Евгеша, тебе не мерзко, нет? Душонка не чешется?»
Увы, так все и было. Душонка ныла и чесалась, наполняясь сомнениями, точно закисшими окурками.
Вернулся Мошкин из леса облепленный комарами. Комары копошились у него в волосах, противно звенели у уха, лезли в рукава и за воротник.