— Да, была и есть. Бросила мужа, детей и обосновалась в Париже.
— Значит, часть имущества должна унаследовать она.
— Да, но не основной капитал, Пулар передал его маме в прижизненный дар, уж этого она от него добилась.
Затем речь шла не о Пуларе, не о Жанне, а о нем самом.
— Очень тебе одиноко одному?
— Привыкаю.
— А кто ведет у тебя хозяйство? Нашел кого-нибудь?
К чему было признаваться, что шесть дней из семи он занимается этим сам?
— Пообедаешь с нами? Дети вот-вот явятся. Они уже почти не помнят тебя и рады будут познакомиться, наконец, с родным дядюшкой.
— Мне нужно вернуться пораньше в город.
Он не мог бы точно сказать, чем именно, но визит этот не прошел для него даром, даже был ему определенно полезен, он чувствовал это. Кое-что в словах невестки заставило его вспомнить фразу мадемуазель Кувер: «Она даже и не пыталась быть счастливой…»
В течение восьми лет Жанна жила рядом на небольшом пространстве в нескольких квадратных метров, отгороженном стенами и отделенном от мира еще полом и потолком. И вот ему уже трудно вообразить себе ясно ее лицо, мысленно вновь увидеть ее силуэт в тех местах квартиры, где он обыкновенно видел его.
Образ ее как-то расплывался, становился нереальным. Он видел, например, ее черное платье, белую кожу, прядь волос, прикрывавшую одну щеку, голые ноги в домашних шлепанцах, видел ее сидящей за швейной машинкой. Пьер спускался сверху со своими тетрадками и книгами.
— Можно, господин Бернар?
Из своей мастерской он слышал гудение швейной машинки, голоса Жанны и мальчика. Пьер читал вслух условие арифметической задачи, речь шла о винных бутылках — столько-то бутылок по стольку-то франков литр и столько-то бутылок по…
Жанна возникала в проеме двери с задачником в руках: «Можно тебя на минутку? Слушай, может быть, ты разберешься в этой задачке?»
Он старался вызвать все это в памяти, увидеть ее такой, какой она бывала в эти минуты.
По утрам она иногда голой выбегала из ванной комнаты — ей нужно было снять что-нибудь на плите прежде чем начать одеваться. Он помнил контуры ее тела, его цвет, он помнил его на ощупь, но все это казалось уже нереальным.
Она не поняла тогда, в тот вечер, в первый раз, когда хотела скользнуть к нему под одеяло, думая доставить ему этим удовольствие. Не поняла, почему он оттолкнул ее.
— Простите… — пробормотала она, подбирая с пола куртку его пижамы, которую он дал ей надеть.
Тогда они еще говорили друг другу «вы». Это было до посещения инспектора Горда, они не знали тогда о его существовании. Шрам на щеке Жанны был еще свежим.