Р.Киплинг
— Яшкин!
— Что — Яшкин?!
Тарас Степанович Ткачук знал мальчишку почти пять лет, с того ясного сентябрьского утра, когда Серёжка, вместе с другими первоклассниками, впервые вошел в двери школы. И прекрасно понимал, что означают такие вот взгляды из-под нависшей чёлки. А ещё директор школы знал, что должен объяснить мальчику свою правоту. Не знал он только одного — как это сделать. Из пятидесяти прожитых Тарасом Степановичем лет военными были лишь первые два года, когда он и подумать не мог о том, что когда-нибудь станет учителем, да и вообще думал, наверное, только об одном: была бы рядом мама. А когда он повзрослел и стал учителем, то не думал о том, что когда-то окажется на войне. Нет, конечно, он отслужил положенные три года в Армии, но это были мирные годы. Разумеется, Тарас Сергеевич знал и холодной войне и о Карибском кризисе, но это было где-то в дали, словно в другом мире. Далеко в Москве, работали большие и важные люди, которые должны были защитить, сделать так, чтобы в маленький городишко почти на самой границе станы не пришла беда. И эти люди действительно защищали и спасали.
А вот сейчас не защитили и не спасли…
И пятидесятилетний мужик, отец и дед ощущал сейчас себя перед надвинувшейся грозой таким же застигнутым врасплох, как и стоящий перед ним одиннадцатилетний мальчишка.
Но быть неподготовленным — не значит быть беспомощным и растерянным. Пусть Ткачук, как и другие жители Приднестровья, были мирными людьми, но ситуация заставила быстро разобраться, что нужно делать. Одной из самых главных задач стало обеспечить безопасности детей, многие из которых рвались сражаться на ровне со взрослыми. Нельзя было этого допускать, ни в коем случае нельзя. Не место на войне детям. Вот только как это объяснить это мальчишке, в один день потерявшему и отца, и мать?
— Серёжа, хватит упрямиться, ты же уже взрослый и должен понимать. Так нужно. Тем более, ты теперь в семье остался за старшего и должен заботиться о сестрёнке.
— Вы сами сказали, что в Тирасполе о нас будут заботиться.
— Сказал…
— Ну и вот! Иришке там будет хорошо. А я здесь останусь. Вместо папы…
Голос предательски дрогнул. Серёжка замолчал: не хватало ещё расплакаться, словно он и вправду маленький.
— Ты же ничего не умеешь.
— Научусь.
— Серёжа, сколько можно упрямиться? Пойми ж ты, наконец, что не нужно тебе сейчас воевать. Ты ещё ребёнок. Вот вырастешь, пойдёшь в Армию. И, если что-нибудь случится, то тогда…А сейчас на войну рваться с твоей стороны не смелость, а глупость.
Серёжка вспыхнул.
— Глупость? Значит, вы нам раньше врали, да? Когда про войну рассказывали, про пионеров-героев. Валя Котик, Володя Дубинин, Марат Казей… Значит, они никакие не герои, а дураки, да?