Колёк озадаченно посмотрел на него:
— А песню, когда кто-то поет, хорошо слушать? Мы ж не для подлого. Пойдем, интересной.
Они поднялись на палубу, и Коля поманил его под распахнутое окно капитанской каюты. Оттуда доносился говор. Один голос вроде Николая Петровича, только тон ребячий. Второй женский, певучий. Складный.
— Баушка, баушка, не ходи со мной до Усть-Балыка!
— Как же я, баженый детушка, не пойду? У вас праздник багрецовый. Кто обережет? Не ради красы-басы пойду.
— Баушка, там народу тьма, корреспонденты, начальство. Ну, как тебя с иконкой доглядят! Позор мне, первому капитану. Коммунист! — скажут.
— А я безухмица? Тише воды, ниже травы буду. Впотай в уголочке стану стоять. На нефть идете. Дело новое зачинаете. Оберег должон быть. Дед твой, онежский мореход Андрей Трофимович Бажин, единожды оберег не зачитал, и не вернуло его Бело море. Не хочу жану твою овдовить. Почто ты теперича изверился?
— Знаю, баушка, знаю. А люди как? Засмеют. Найдется дурной.
— Ничо. Слыхали мы мизганье собачье. Товарищи твои найденые? Штурмана, челядинки?
— Надежные. Не ходи, баушка, в Усть-Балык.
— Ох, напрокучил ты мне. Эти речи твои… Ладно уж, сделаю по-твоему. Оберег ополночь прочитаю.
— Люблю я тебя, баушка, не серчай.
— А как обратно пойдете, на Абалакском кряжке встречу. Едь припасу, как во все лета.
— Спасибо тебе, моя хорошая.
Послышался тихий поцелуй.
Алешка покосился на Гвоздика. Тот сидел с вытаращенными глазами. Алексей кивнул, и они, таясь, отползли от каюты. В рубке перевели дух.
— Это что, а?
Алексей пожал плечами, сдвинул брови.
— Она у него верующая?
— А у тебя нет?
— Не знаю, — задумался Коля. — Она давно умерла. Мамина. А у папы не было. Нет, павер-но, была, — поправился, — не знаю…
Желтый щербатый голыш луны замер над берегами. Он будто только вот окунулся там-тут в речную волну, и остались блестки, дорожкой бежали вслед за голышом, запущенным таким ловкачом, что считай лунные блинчики и не счесть их..
Белеют стены Троицкого монастыря, фронтоны бывшего коммерческого училища, ныне школы-интерната, в лимонных полосах деревянных плах мост через Туру. Справа от него в заливной части города темно, хоть и полнолуние. А просто глаз не достает туда, и Алексей только угадывает за грудой домишек, что должно стоять дальше.
На пароходе все залито мягким янтарным светом. Клотик молчит. Два алых огня загорятся на обратном пути, когда они пойдут с нефтью. Два огня ночью, два вымпела заплещутся днем — сигнал об опасном грузе.
Корпиков в своей каюте роется в рундучке, ищет записную книжку. Там у него адрес друга, что работает в Тобольском речном орсе.