Я поджала губы.
— Что — это?!! — спросила я с расстановкой.
— То… что произошло… — сказал Миша с сожалением в голосе — Это тебя сломает, Надь! Уже начинает ломать!! Так нельзя жить. Нельзя, понимаешь?!!
Я покачала головой и ответила совершенно серьезно:
— Нет, не понимаю.
Он заходил по кухне туда-сюда, потом остановился и посмотрел на меня.
— Нельзя жить так, как живешь ты, Надя… — проговорил он тихо — Эти три месяца…
Я посмотрела ему в глаза.
— А я и не живу, — сказала я равнодушно — Уже три месяца как я не живу, Миш.
Он всплеснул руками.
— Но так нельзя!!! — закричал он — Нельзя, Надя!! Ты ведь живая!! Ты живешь. Нужно жить дальше!!! Без Алины! Нужно учиться жить без нее!! Нужно учиться… — словно заметив, что я его не слушаю, он замолчал и вопросительно посмотрел на меня — Надя?..
Но я на него уже не смотрела. Мой взгляд был прикован к экрану телевизора.
Миша сделал тоже самое. И тоже замер.
— Скотина!!! — закричала я — Скотина!!!
Лицо злодея. Лицо негодяя. Лицо ублюдка! Он еще смел улыбаться!! Миллионы телезрителей видят, как он улыбается, смеется в камеру, хохочет мне в лицо!!! Наглое, самоуверенное, нахальное и насмешливое лицо!!!
Я сжала руки в кулаки, не замечая, что ногти впиваются в кожу.
— Ненавижу!!! Ненавижу!!! — закричала я — Скотина!! Ублюдок!!
Я бросилась к телевизору со скоростью, которой никогда в себе не знала. Я стремилась разнести черный ящик в пух и прах, чтобы он не показывал лицо грязного животного. Лицо подонка! Лицо убийцы!!!
— Скотина!!
Миша схватил меня за руки, перекрыв путь и не пуская дальше. Я билась в истерике в его руках.
— Ублюдок!! Ублюдок!! Пусти меня!! — кричала я Мише — Пусти…
Миша сдерживал мои руки, пытался успокоить, но я продолжала вырываться и молотила его кулачками.
— Тише… Тише… Успокойся, девочка… Успокойся…
— Ненавижу… — прошептала я тихо, устав бороться, устав кричать — Ненавижу…
Истерика превратилась в громкий гортанный плач.
Я прижалась к Мише и заревела еще громче, в голос, не стесняясь. Он прижимал меня к себе и все шептал в волосы: «Тише, тише, родная… Все хорошо, моя девочка… Тише…»
И я успокоилась. Не сразу, но успокоилась.
Миша усадил меня за стол и отпустил лишь тогда, когда убедился, что я полностью взяла себя в руки. Он накапал мне валерианки в стакан, и я все выпила. Не скажу, что тут же успокоилась, но легче стало. Не намного. Боль все равно сжимала тисками, не отпуская. Никогда уже не будет НЕ больно!
Мы молчали. Миша боялся что-либо говорить. А я говорить вообще не хотела.
Через некоторое время, после продолжительного молчания, я со слепой уверенностью в глазах встала из-за стола и направилась к двери.