Увидев меня, комиссар заморгал белыми ресницами и зловеще сказал:
Ага, явилась!.
Да вот, пришла вас навестить...
Кого это нас? — Не отпуская моей руки, комиссар поглядел мне прямо в глаза: — Не ври, ведьма курносая! Не люблю. Ну что вы, дурачье, вздумали? Не было бабе забот, так купила порося. Так и вы. Не жилось спокойно — любовь понадобилась. А если убьют его, тогда как? А?
Да что вы все как сговорились?! Не могут его убить!
А ведь вас, пожалуй, пара, — задумчиво сказал комиссар. — Тот тоже будто одержимый: «Не могут меня убить — и всё тут!» Жалко мне вас, ненормальных. Своя молодость вспоминается: в боях да походах, да и потом не легче... Ни любить, ни пожить как следует так и не пришлось...
Комиссар стал звонить в роты, спрашивал:
— Не у вас двадцать пятый?
Но Федоренко уже стоял на пороге. И никакой он не двадцать пятый, а единственный на всем белом свете! Его глаза светились такой радостью, что у меня защемило сердце.
Из-за спины Федоренко высунулась Лешкина лисья физиономия.
— Скажи на милость! — удивился он. — Чи-жик! Недаром мне вчера чертенята всю ночь снились.
...Он привел меня на полянку, ярко-зеленую, солнечную, с ромашками и колокольчиками, с двумя белоногими березками. Щедро повел рукой вокруг:
— Это всё твое. Здесь никто не ходит. И еще ни один снаряд не упал. Полянка заколдованная...
А потом Федоренко рассказывал свой сон:
— Речка тихая, тихая... Берега крутые, березка к воде свесилась. А на скамейке на самом берегу девушка в белом платье. Лица не вижу, но знаю, что это ты. А рядом незнакомый парень. Я бегу, а ноги, как деревянные, кричу — голоса нет. И так мне больно, обидно... Проснулся — всё лицо мокрое...
Я глядела на него во все глаза, едва сдерживая слезы. Подумала: «А вдруг ничего этого не будет? Ни тишины, ни березки, ни белого платья...» — и заплакала.
Он всполошился:
— Ну что ты, малышка? Мало ли что может присниться. Улыбнись! Что ж так невесело? А это уже лучше.
«Счастливые часов не наблюдают». А он то и дело поглядывал на свои старенькие швейцарцы, а стрелки-предательницы так и прыгали, так и прыгали...
Вот уже и всё.
Мы нарвали ромашек и двинулись к дому.
Лешка Карпов ехидно ухмыльнулся:
Я так и знал: ну, конечно же, они цветочки собирали! Нашли на что время тратить!
Никак у тебя глаза на мокром месте? — спросил меня комиссар. — Уж не Михаил ли поддал? — Он засмеялся своей шутке, а Лешка захихикал, как от щекотки. Но нам было не до смеха.
Михаил бережно поставил цветы в котелок с водой и спросил:
Завтракали?
А то нет! — усмехнулся Лешка. — Вы-то любовью сыты, а нам с комиссаром чего ради поститься? Вам оставили. Вон в фуфайке завернуто.