Меня уже настойчиво звали к камере. Хирург извинился, что отвлекал меня от работы. Он действительно задерживал меня, но я сам хотел дослушать до конца эту невероятную историю. Стол, за которым мы сидели, попадал в панораму, и его уже надо было освободить для съемки. Мы встали, попрощались. Мой собеседник пошел к стойке — ему требовалось выпить еще кружечку пива, успокоиться…
А меня все не покидает мысль: вот мы спорим, прав ли Достоевский? Спасет ли красота мир? А чего спорить?.. Жизнь сама отвечает на это…
Но услышанное мною от калужского хирурга требовало выхода — такое нельзя носить в себе…
Я был приглашен в зал «Россия» на концерт, посвященный юбилею Людмилы Георгиевны Зыкиной. Певица сидела на сцене сбоку, в кресле. Поздравлявшие подходили к микрофону, что стоял на авансцене, говорили приличествующие случаю слова, потом шли к юбилярше, дарили цветы, целовали руки… Все — как обычно бывает на юбилее.
Я знал, что мне тоже надо выходить к микрофону, говорить то, что было говорено тысячу раз… И почему-то не очень хотелось снова пережевывать всем известное. Хотелось сказать что-то такое, что бы соответствовало неповторимости таланта великой певицы… И вдруг меня озарило!..
Когда подошла моя очередь, я вышел к микрофону:
— Сударынй и судари! Я сейчас поведаю вам такое о Людмиле Георгиевне, чего она сама про себя и не знает…
Закончив свой рассказ, я обратился к юбилярше:
— Люся, если можешь, пой еще громче — может, всей России станет легче в ее болях!..
Зыкина не стала дожидаться, когда я подойду к ее креслу, а поднялась сама и бросилась ко мне через всю сцену. Царица русской песни, красавица в парчовом наряде бежала ко мне почти как девочка… Обняла, поцеловала…
Я так и не спросил ее — знала ли она о той истории? Ведь свидетелями необычной операции было столько людей…
А может, услышала ее впервые от меня?..
Наверное, следовало бы закончить книгу на предыдущей главе. Но меня не оставляла мысль, что последней точкой в личных воспоминаниях, в рассказе о своей судьбе, неотделимой от судьбы моей страны, моего народа, должно стать нечто, не относящееся только ко мне. Мне хотелось завершить книгу историей о необычной судьбе одного из представителей нашего народа. Точнее — представительниц…
Ведь ее судьба — это та же «судьба по-русски». Хотя я и не присутствую в той истории, которую хочу рассказать, я решил поместить ее в книге. И не просто поместить, а подчеркнуть, что этот сюжет — как бы миникнига в объемной книге — достоин самостоятельной литературной или экранной судьбы. Потому что это — из нашей общей со страной, общей с народом жизни.