Когда Кум «зеленым» коридором проходил на питерский рейс в Шереметьево, на Чкаловском аэродроме, что под Москвой, шла погрузка спецназа и прокурорских полковников с ордером на арест «ночного губернатора». Путин не хотел, чтобы Сергеича брали в столице, хотя это бы не потребовало секретной масштабной спецоперации, развернутой на северо-западе страны. Он не хотел огласки преданной им дружбы. Кроме того, президент знал, что у Сергеича есть страстишка коллекционировать компроматы, из чего особой тайны Кум не делал, видя в этом гарантии собственной жизни. Бывший друг понимал, что нелицеприятный архив спрятан за границей со всеми вытекающими распоряжениями на случай смерти доверителя. Но пока Кум будет умирать в тюрьме, есть шанс вырвать материалы, закошмарив ближайшее окружение «ночного губернатора». То, что Сергеич никогда не сдастся, сомнений в бывшем друге не вызывало, обостряя в нем ненавистную зависть к недостижимому мужеству.
Когда по двору дачи в Тарховке рассыпались бойцы, Сергеич, встретивший их в шортах и шлепанцах, совсем даже не удивился. Он лишь вспомнил глаза президента, обмакнувшие собеседника ацетоновым взглядом. Вспомнил его вазелиновую улыбку. Сергеич не раз наблюдал со стороны, как эта панихидная мимика знаменовала начало жертвоприношения.
//__ * * * __//
«Странно, что лампадку пока не отняли и на кичу не сослали, — сбился с мысли Сергеич. — Гена или Артурчик еще вчера должны были операм стукнуть», — искренне удивлялся Кум.
— Игру свою не неси, я тебя все равно обыграю! — Саня что-то доказывал Жарецкому. — Куда нам до тебя? Живем на болоте, спим с корягами! Такие, как ты, даже в проруби непотопляемы. Сосут при всяком режиме. Это во время Гражданской войны красноармейцам давали отпуск только после сыпного тифа. Так вот предки твои моральные организовали бизнес: за коробочку с пятью тифозными вошками брали 250 рублей. Запомни, думаю, лет через пять пригодится.
Не встретив протестов со стороны олигарха, Саня со скучным разочарованием отправился на дальняк.
Обитая практически в туалете, зэки, чтобы глушить естественную вонь, жгли бумагу. Обрывок ее сворачивался в плотную трубочку, которая поджигалась и сразу тушилась, начиная тлеть сизым дымом, перебивая животные запахи.
— Сань, откуда у тебя этот, как его. Ну, чем в церкви пахнет? — лицо Ирискина, читавшего на шконке в другом конце камеры, вытянулось удивлением.
— Ладан! — вспомнил Жарецкий.
Саша держал в руках тлеющую трубочку, благоухающую священной смолой. Сокамерники столпились вокруг разбойника.
— А как ты ее пропитал?! — воскликнул Жарецкий, вдыхая благодатный аромат.