— «Дорогая Сьюзен, — начала мисс Фоссетт. — Завтра не смогу быть с тобой. Пожалуйста, объясни это остальным. Сейчас даже не помню, куда мы собирались. Ты удивишься, услышав об этом, но я обручена… ты понимаешь, чтобы выйти замуж, и сама едва это осознаю. Плохо соображаю, где я и кто я. Только что решила сбежать в Йоркшир и повидаться с бабушкой. Я должна что-то сделать. Должна с кем-то поговорить, и… прости меня, дорогая… но ты такая благоразумная… а я не чувствую себя благоразумной. Все расскажу тебе при встрече… наверное, на следующей неделе. Ты должна сделать все, чтобы он тебе понравился. Он такой красавчик и действительно умен… по-своему. Не ругай меня. Никогда не думала, что человек может быть таким счастливым. Нет слов, чтобы это описать. Пожалуйста, попроси Беркотта вычеркнуть меня из списка участников антикварного конгресса. Я чувствую, что там пользы от меня не будет. Двенадцатью часами раньше мне такое и не снилось, а теперь я хожу на цыпочках из боязни проснуться. Я оставила свою шиншиллу у тебя? Не сердись на меня. Я бы сказала тебе, если б знала. Спешу. Твоя Мэри».
Отправлено с Мэрилебон-роуд, и вчера она действительно оставила у меня шиншиллу. Только это и убеждает меня, что письмо от Мэри Рэмсботэм. Иначе я бы засомневалась, — добавила мисс Фоссетт, складывая письмо и убирая в сумочку.
— Это любофь! — воскликнул доктор Смит, его круглое раскрасневшееся лицо светилось поэтическим экстазом. — Любофь пришла к ней и префратила в юную дефушку.
— Любовь, — фыркнула Сьюзен Фоссетт, — не превращает интеллигентную, образованную женщину в человека, который пишет такими неровными строчками, подчеркивает чуть ли не каждое слово и делает орфографические ошибки в слове «антикварного» и в фамилии «Беркотт». Она знает Беркотта восемь лет, и ей прекрасно известно, что фамилия его пишется с двумя «т». Эта женщина просто рехнулась.
— Мы должны подождать, пока увидим его, — осторожно предложил Питер. — Я буду только рад, если наша дорогая Мэри найдет свое счастье.
— Я тоже, — сухо согласилась мисс Фоссетт.
— Одна из самых благоразумных женщин, которых мне доводилось встречать, — прокомментировал Уильям Клодд. — Счастливчик, кто бы он ни был. Жаль, что я сам не подумал об этом.
— Я и не говорю, что ему не повезло, — ответила мисс Фоссетт. — Если кто меня тревожит, так это не он.
— Лучше сказать «меня тревожит не он», — предложил Шотландский паренек. — В этом случае…
— Ради Бога, — повернулась мисс Фоссетт к Томми, — дай этому человеку что-нибудь выпить или съесть. Самые худшие из людей — это те, кто обучался грамоте не в юном возрасте, а позже. Как и все новообращенные, они становятся фанатиками.