— Мама! — взывал Дима в отчаянной надежде к главному в доме авторитету.
— Отец прав, — коротко отвечала мать.
Приходилось смиряться, хотя за порогом чеснок, конечно, выплевывался. Однако дело уже было сделано, и вирусы к Диме не приставали.
Одна из лучших школ Москвы бешено, в беспощадном темпе готовила своих питомцев к экзаменам. Сбив температуру, пошатываясь от слабости, глотая всяко разные витамины, приползали в класс отболевшие, и, глядя на их изнеможенные, бледные лица, Дима начинал думать, что непреклонный отец, возможно, и прав.
— Как ты себя чувствуешь? — звонил он Лене.
— Хреново, — вздыхала она, и сиплый, придушенный голос о том же и говорил.
— Может, что-нибудь привезти? — не очень-то искренне, скорее из вежливости, предлагал Дима, и Лена, конечно, отказывалась.
— Не надо. Мама уже выходит.
Вообще-то их выручал мамин Леша: привозил полные сумки всего-всего, нажимал кнопку звонка и ждал на лестничной площадке, когда приоткроется заветная дверь.
— Уходи, уходи, — махала рукой Наталья Петровна. — Поставь сумки на пол и уходи.
— Дай хоть взглянуть на тебя: я соскучился, — жалобно просил Леша.
— Ох, я такая страшная, — слабо сопротивлялась она.
— Ни в жизнь не поверю! — горячо восклицал Леша.
Дверь открывалась пошире, родное, измученное болезнью лицо устало смотрело на Лешу, они обменивались тремя-четырьмя фразами, улыбались друг другу — он чуть не плакал от жалости и любви, — она протягивала руку и брала сумки, он рвался свою Наташу поцеловать.
— Не подходи! — останавливала она.
Дверь закрывалась, и Леша оставался один. Тут же, у двери, набирал заветный номер.
— Ты еще здесь? — угадывала Наталья Петровна.
— Ага, — радостно подтверждал Леша. — Стою и печалюсь: зачем ты придумала карантин? Это же, в конце концов, не холера!
— Хуже, — роняла в ответ Наталья Петровна.
— Скажешь тоже, — ворчал Леша. — Может, ты просто меня разлюбила? — тревожился он. — Вдруг тебе не хочется, чтобы я тебя целовал?
— Дурачок, — слышалось в ответ в трубке. — У меня тридцать восемь и пять, какие там еще поцелуи?
— Хоть в щечку, — не сдавался Леша.
— Да хоть и в щечку, а все равно.
— Что — все равно?
— Свалишься с таким же гриппом — узнаешь.
— Ну и пусть, — храбрился Леша.
— А кто будет тогда нас кормить? — вопрошала Наталья Петровна. — Ну иди, я устала.
Лена слышала мамины ответы, угадывала вопросы и думала о любви. Ни заниматься, ни даже просто читать она не могла: температура лезла все выше, голова раскалывалась от боли, то и дело Лена проваливалась в туманное забытье. Но даже в тяжелом сне, с повязкой на лбу — вода и уксус, — которая высыхала так быстро, что грела и без того пылающую в огне голову, мучил ее вопрос: что это такое — любовь?