С умилением, которого он никак не ожидал в себе после всего виденного в колчаковском тылу и на фронте, Костя оглядывал знакомую обстановку профессорского кабинета. Книги в шкафу и на полках стояли в том же порядке. Отдельно светлели корешки «Известий императорского археологического общества». Густая бахрома закладок поднималась над их верхними обрезами. В застекленной витрине лежали черепки и бронзовые украшения.
Желоховцев внимательно наблюдал за Костей, провел пальцем по грязному стеклу.
— Вам что-то нужно от меня? Думаю, вы не затем сюда явились, чтобы справиться о здоровье Франциски Алексеевны!
— Я хотел бы взглянуть на серебряную коллекцию, — сказал Костя. — На блюдо шахиншаха Пероза, в частности…
Не говоря ни слова, Желоховцев прошел в угол, где стоял железный ящик с облупившимся орлом на крышке. Створы его стягивал висячий наборный замок. Установив на вращающихся валиках кодовое слово, он снял замок, откинул крышку и достал из ящика обыкновенную шляпную картонку с ярлыком магазина «Парижский шик». Поставил ее на стол, сделав приглашающий жест, а сам вернулся к окну, словно хотел оставить Костю наедине с шахиншахом Перозом.
Крылатый шлем шахиншаха поблескивал из-под серой ваты, в которой утопало блюдо. Изображенный на блюде шахиншах натягивал невидимую тетиву лука. На его груди лежал апезак — круглая бляха с лентами, знак царскою достоинства династии Сасанидов. Костя отгреб вату, и сбоку открылась чудовищная птица с маленькой головой и кривым клювом. Высоко воздев крылья, она несла в когтях женщину. Женщина висела в воздухе, слегка изогнувшись и запрокинув голову, как акробатка на трапеции. Ее широкие шаровары слабо относило назад, и чувствовалось, что птица летит со своей добычей медленно, тяжело взмахивая зубчатыми крыльями. Такие же крылья украшали и шлем шахиншаха. Птица была сама по себе, шахиншах — тоже как бы сам по себе, но их столкновение не казалось случайным. Они что-то понимали друг про друга необыкновенно важное, тайное, что Костя когда-то безуспешно пытался разгадать с помощью трудов по древнеперсидской мифологии, и в этом понимании был смысл всего рисунка.
Ослепительно белое в центре, блюдо чуть темнело во впадинах чеканки и у обрамлявших края фестонов. Этот перепад оттенков серебра, выявляющий фактуру металла, всегда почему-то волновал Костю.
В вятском госпитале, куда он попал после ранения, в бреду, глядя на электрическую лампочку, которая то приближалась к самому его лицу, то странно уменьшалась, удалялась, он понял вдруг, как нужно будет после победы разместить коллекцию Желоховцева. Ей не место в железном ящике, в шляпных картонках, набитых ватой. Ее должны видеть все… После, выздоравливая, он часто додумывал свою идею…