— Скажи, откуда у тебя берутся такие идеи? — осведомился он, качая головой так, словно находился под сильным впечатлением. — Сначала лошадиный хвост, теперь плеть? Признайся откровенно: в то время, как все нормальные девушки мечтали о принце на белом коне, ты рисовала в своём больном воображении мужа-садиста?
Дамиан снова зашагал по коридору. Я семенила за ним, мрачно бубня себе под нос. Моё-то воображение тут при чём? Про лошадиный хвост он сам тогда говорил, а про плеть нас в пансионе учили. Нам ведь подробно рассказывали, чем чревата супружеская измена и как она карается.
Мы почти уже подошли к угловой комнате, использовавшейся в качестве приёмной, но, не доходя до неё нескольких шагов, Дамиан неожиданно открыл другую дверь. И знаком предложил мне войти. Я послушалась — а разве у меня был выбор? В комнате оказалось темно, но Дамиан пересёк её уверенным шагом и отодвинул в сторону одну из висевших на стене картин. Затем нажал на какой-то рычаг. В комнату сразу же ворвался гомон голосов, и я быстро сообразила, что это собравшиеся в соседнем помещении слуги бурно обсуждают события сегодняшнего вечера. Дамиан, опять-таки жестом, подозвал меня подойти поближе. Как оказалось, за картиной было проделано небольшое окошко, ведущее в соседнюю комнату — ту самую угловую приёмную. Обычно оно было закрыто не только самой картиной, но и своего рода ставнем, сливавшимся со стеной. Поскольку здесь было темно, а с той стороны, наоборот, горели свечи, нас оттуда было не видно, в то время как приёмная, напротив, была, как на ладони.
— Наблюдай.
С этими словами Дамиан вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Я прильнула к окошку. От сердца отлегло, но лишь отчасти. Он мне поверил? Или просто пожалел? Да нет, если бы пожалел, зачем бы привёл меня сюда? А между тем ставший уже привычным гул голосов резко оборвался, и я поняла, что Дамиан вошёл в приёмную. Вскоре его фигура действительно оказалась в поле моего зрения.
— Все здесь? — жёстко прозвучал его голос. — Артур, закройте дверь.
Я знала, что Артуром звали Эддингтона. Громкий стук возвестил о том, что дверь действительно закрылась. И я отчётливо осознала, что в этот момент не только гонец, но и все остальные присутствующие должны были почувствовать себя грызунами, запертыми в захлопнувшейся мышеловке.
Дамиан остановился напротив гонца. Тот по-прежнему был абсолютно голым. Это заставляло меня сдвигать голову так, чтобы исключать из поля своего зрения некоторые детали. Дамиана же эти детали явно нисколько не смущали, поскольку он постоял напротив гонца ещё некоторое время, ни слова не говоря и лишь сверля его взглядом. Потом почти вежливо произнёс: