Брат Шура
жил со второй,
"молодой" женой
и новыми детьми,
моими ровесниками
(хотя им полагалось
быть мне дядей
и тетей). Тетя
была даже на
год младше. Наш
с бабушкой
блокадный визит
запомнился
мне как первый.
Жили они,
понятно, в бывшей
зале своей
бывшей квартиры
в бывшем доме
купца Дехтерева
на бывшей
Фурштадтской,
за бывшей Лютеранской
церковью. (Да
и сейчас там
живут.) Это одна
из неожиданно
тихих улочек,
отходящих от
шумного Литейного,
со старинными
деревьями и
особнячками.
В парадном
сохранились
матовые стекла
с прозрачным
узором, и вдруг
покажется, что
за ними все еще
идет бывшая
жизнь... А войдешь...
Холод, запустенье
и мраморный
камин, выкрашенный
шаровой краской
в цвет линкора.
На дверях
Шуриной квартиры,
обитых неведомой
миру материей
"гранитоль",
было чуть не
15 электрических
звонков — "воронья
слободка",
видимо, была
не нашей чета.
Однако ни один
звонок не работал,
потому что
электричество,
по новому, военному
выражению, уже
"скапутилось".
И мы стали стучать...
О средневековые
стуки военного
времени! У каждого
жильца — свой
условный. Два
длинных, три
коротких; на
мотив "Старого
барабанщика"...
К нам стучали
"Чижиком-пыжиком"
("Нюшка другой
мелодии не
знает". Чушь.
Просто валили
на ребенка, а
на самом деле
всей семье
медведь на ухо
наступил.)
Постучишь
и прислушиваешься
у глухих дверей
с замиранием
сердца. Неужели
назад, не отогревшись,
не повидавшись?..
Опять на мороз?!..
И вдруг слышится
что-то, чуть
громче стука
собственного
сердца — дверь
хлопнула как
будто или показалось?
Нет, еще звук,
и еще... шаги!
Бабушка говорит:
"Поздоровайся,
не забудь". И
с сомнением:
"Нина Иванна
вообще-то из
аристократической
семьи"...
Дверь
нам открыл
такой персонаж,
что я сразу
забыла скуку
долгой дороги
и почувствовала
себя в театре.
Представьте
мачеху из "Сказки
о двенадцати
месяцев" на
сцене старого
Тюза на Моховой
в исполнении,
скажем, актрисы
Викланд. Ну
да... Вам не представить...
Словом, взбитые
кудельки, румянец,
наведенный
остатками
свекольной
парижской
пудры, театральные
заплаты, французские
булавки вместо
пуговиц... И сладкое
сопрано: "Ах,
какая большая
стала Галина
девочка!" Это
и оказалась
молодая аристократка.
(Нина
Иванна была
предметом
изумления всей
семьи — как
она, с водевильной
внешностью
и фиалками на
шляпках, с
доверчивостью
курсистки, так
и не научившись
пришивать
пуговицы, без
жалоб все пережила
и вырастила
двух здоровенных
детей. К старости
она даже начинала
какие-то административные
хлопоты по
поводу поездки
к заграничным
родственникам.
Правда, мне
запомнился
из этой эпопеи
только один
эпизод. Однажды
она позвонила
в дверь коммуналки
в городе Калинине,
где жила Марина,
дочь "брата
Шуры" от первого
брака, тоже
врач... И когда
Марина открыла
дверь, она увидела
взмыленную
Нину Иванну,
только что с
поезда, которая
в изнеможении
прислонилась
к дверному
косяку и сказала: