Брат мой Юрий тоже был очень огорчен, он знал и любил эту собачку и понимал, каково сейчас Виктору. Он написал и прислал нам стихи, мы прочли их, собравшись всей компанией перед закрытием сезона в домике лесника. Вот эти стихи:
Там, где ельник буреломный,
Где осинки точно спицы,
Спал в болоте волк огромный
И матерая волчица.
И, наверно, снились волку
Ярость бешеной погони,
Окровавленные телки,
Обезумевшие кони.
Но когда взлетели с веток
Перепуганные птички,
Расколола шорох ветра
Гончих яркая помычка,
И пошел беляк по чаще
После быстрого дуплета
Там, где ельник мелкий чаще,
В шубу снежную одетый.
А за ним до самой ночи,
Привороженная к следу,
Стала «плакать» пара гончих,
С тишиной ведя беседу.
Но когда припудрил вечер
Позолотой легкой елки,
Гону звонкому навстречу
Поднялись с болота волки.
Было видно белке ловкой
С высоты столетних сосен:
Серый зверь убил выжловку
И в сугроб лениво бросил…
Уйдя на пенсию, Воля вместе с женой Катей жил летом в наших Домовичах, на озере Городно. Они снимали «наземку» — зимнюю половину дома председателя колхоза. Воля завел лодочку с подвесным мотором, иногда ловил рыбку, но не очень любил выезжать на озеро, считая его бурным и коварным. В поздние годы, не увлекаясь ни охотой, ни рыбалкой, ни грибами, он часто сидел на лавочке у берега озера, наблюдал и думал. Выходил к нему из соседнего дома друг Женя, подсаживался, и начиналась неторопливая и почему-то всегда юмористическая беседа: «А помнишь…» Широка была география этих воспоминаний, звучали необычные туземные слова. По субботам, после бани, старики выпивали водочку помалу — совсем не так, ой не так, как в молодые годы! И опять шли воспоминания.
В. К. Романов и В. Н. Фрейберг в Домовичах соседи.
Е. В. и В. К. Романовы на берегу перед своим домом. А озеро карстовое: один год у самого крыльца, другой отступит, иногда уходит далеко.
Зимой, в день рождения Воли, мы традиционно собирались у него дома, в уютной квартире около Владимирской площади. Пользуясь близостью Невского, Воля припасал к этому дню всяческие деликатесы, а Катя, уютная Катя, с притворным ужасом закрывая глаза, говорила о том, что Воля вчера выпил «целые три рюмки коньяка». А затем разговор переходил к теннису, которым они оба увлекались. Заслуженные мастера спорта, все свободное время они проводили на кортах: играть уже не могли, но жили теннисом.
Я уснул с леденцом во рту. В глухом лесу на кроме Липняжного мха. Спал крепко — смертельно устал, и было тепло.
Последнее время скупые городские приметы весны сбивали с толку. Грязные ручьи вдоль тротуаров, воробьиная канитель под окнами и томные вскрики ворон в голых вершинах парка, так непохожие на их обычное карканье, неведомым путем превращались в картины весны там, далеко за городом. В самой неподходящей обстановке: на службе, в людном метро, дома — чудились высокая просинь в тучах, прилетная песня жаворонка, радостный лепет подснежного ручья в овраге, и все чаще, упорнее, до предела зримо виднелась кромка большой мшаги, теплый красноватый отсвет заходящего солнца на стволах старых сосен и стремительная, шумная посадка глухарей на прилете.