Он, казалось, не слышал. Его унесло куда-то далеко. «Он думает о Генриетте и Джоне Кристоу» — решила она. Сидя здесь, он говорил что-то Генриетте или она отвечала ему. Может, Генриетта и «знает, чего она не хочет», но он все еще принадлежит ей. И всегда будет принадлежать, подумала Мэдж… Боль обожгла ее. Счастливый и искристый мир, в котором она прожила последнюю неделю, задрожал и рассыпался.
«Я не смогу так жить: у него на уме вечно будет Генриетта. Я не сумею с этим смириться». Ветер вздыхал в деревьях, листья падали теперь уже быстро — и едва ли теперь остался хоть один золотой: сплошь бурые.
— Эдвард! — окликнула она.
Решительность ее голоса заставила его встрепенуться.
— Да?
— Мне очень жаль, Эдвард… — губы ее дрожали, но она заставляла себя говорить спокойно и сдержанно. — Я должна тебе сказать… Из этого ничего не выйдет. Я не могу выйти за тебя. У нас ничего не получится, Эдвард.
— Но, Мэдж! Разве Айнсвик…
— Я не могу выйти за тебя из-за Айнсвика. Ты… ты не можешь не видеть этого.
Он вздохнул — долгим спокойным вздохом, похожим на шорох мертвых листьев, кротко осыпающихся с ветвей.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он.
— Да, я полагаю, что ты права.
— Спасибо, что ты сделал мне предложение. Это было хорошо. Хорошо и приятно. Но это бы ни к чему не привело.
В ней теплилась слабая надежда, что он, возможно, начнет спорить, попробует переубедить ее, но он, оказывается (как просто!), думал точно так же. Здесь, где между ними встал призрак Генриетты, он тоже ясно увидел, что ничего не получится.
— Да, — сказал он, словно эхо ее мыслей. — Не получится ничего.
Она сняла кольцо с пальца и положила ему в ладонь. Ей никогда не разлюбить Эдварда, а Эдварду — Генриетты. Жизнь была безысходным и унизительным фарсом.
— Кольцо просто чудесное, — сказала она. Голос ее перехватывало.
— Я хочу, чтобы ты оставила его у себя. Я был бы очень рад.
Она покачала головой.
— Не могу.
— Но ты же знаешь, — и губы его искривились подобием иронической улыбки, — что я не надену его никому больше.
Все это звучало вполне дружески. Ему никогда не понять, что она испытывает. Небеса на блюде. И вот блюдо разбито, и небеса утекли между ее пальцев, а, возможно, их и не было вовсе.
Сегодня днем Пуаро принимал уже третью гостью.
Первыми двумя были Генриетта Савернек и Вероника Крей. На сей раз на тропе, ведущей к дому, появилась леди Энгкетл — как всегда бестелесная и словно не идущая, а несомая неким легковейным зефиром.
Она радостно улыбнулась ему и объявила:
— Я пришла повидаться с вами.
Так могла бы волшебница одарить своей милостью простого смертного.