Что с тобой случилось? Я обвожу взглядом оставленную им грязь. Кем ты был в конце жизни? Представляю его мертвые руки, вспоминаю, какими холодными и тяжелыми они были, когда я держала их в своих руках. Но с чистыми, ухоженными ногтями. И эта деталь никак не вписывается в омерзительную картину, которую я сейчас наблюдаю. Кто оставил эту грязь? Ты или кто-то другой? Может быть, в твоем доме жил какой-то свихнувшийся неряха? Последовательность — это чёртик мелких умов, как писал Ральф Уолдо Эмерсон[68]. Суть человека не так-то просто объяснить, не так-то просто загнать в рамки, люди чаще всего непоследовательны в своих поступках. Возможно, Филдинг деградировал, но тщеславие не позволяло ему опуститься окончательно. Отсюда — чистые ногти. Такое очень даже возможно.
Впрочем, правды теперь уже не узнать. Ни томография, ни вскрытие этого не скажут. Как и многого другого, в том числе и того, почему он никогда не рассказывал мне про этот дом в Салеме. По словам Бентона, Филдинг купил его сразу, как только переехал в Массачусетс, то есть примерно год назад, но мне даже словом об этом не обмолвился. Не знаю, скрывал ли он что-то незаконное, что совершил или планировал совершить. Но у меня такое ощущение, будто он просто хотел, чтобы это касалось лишь его самого и не имело бы ко мне никакого отношения, чтобы у меня не сложилось по этому поводу своего мнения и в результате я не стала бы вмешиваться в его дела, помогать, докучать советами. Он не хотел, чтобы я поучала его, когда он обзавелся капитанским домиком, — с расчетом либо сделать его своим жилищем, либо потом продать, либо что-то еще.
«Если правда такова, то как это, однако, печально», — думаю я, глядя на сапфировые волны, что разбиваются о каменистый берег по другую сторону заледенелой улицы. Я прохожу через широкий проем, в котором когда-то были раздвижные двери, и попадаю в столовую. Темные дубовые балки, белый оштукатуренный потолок, весь в каких-то пятнах. Свисающий медный светильник явно взят из коридора, ему не место над ореховым обеденным столом. Сам стол пыльный, в окружении потертых стульев, они от другого гарнитура, и их обивка ветхая и рваная.
Я не осуждаю Филдинга за то, что он не приглашал меня сюда. Я слишком критична, слишком уверена в своем непогрешимом вкусе, у меня по любому поводу есть обоснованное мнение. Неудивительно, что этим я подчас доводила его до белого каления. Я выступала не просто в роли советчика, но плохой матери; на самом же деле я не имела права быть даже хорошей. Мне полагалось быть только его начальником, и, окажись Джек сейчас здесь, я бы извинилась перед ним. Попросила бы прощения за то, что я знала его и заботилась о нем. Но какая от этого польза? И что хорошего я ему сделала?