Обстоятельства гибели (Корнуэлл) - страница 3

.

Пар в кабинке рассеивается, и мне кажется, что я слышу чей-то голос. Вот же досада. Это может быть кто угодно — кто-либо из военных или докторов, да вообще любой, кому разрешено пользоваться этой секретной душевой и кому необходимо привести себя в порядок, пройти дезинфекцию или переодеться. Я думаю о коллегах, вместе с которыми только что проводила аутопсию, и мне почему-то кажется, что это снова капитан Аваллон. Утром, во время компьютерной томографии, она не отходила от меня ни на шаг, будто — после стольких-то лет! — я ничего в этом не смыслю, а остаток дня, словно травяная лягушка, скакала вокруг моего рабочего места. Скорее всего, это она. Нет — точно она, иначе и быть не может. От досады я стискиваю зубы. Проваливай.

— Доктор Скарпетта? — доносится до меня знакомый голос, вкрадчивый и бесстрастный; он, кажется, преследует меня повсюду. — Вам звонят.

— Я только вошла! — кричу я, перекрывая шум льющейся воды.

Как еще сказать, чтобы меня оставили в покое! Дайте же хоть немного побыть одной. Сейчас, в данную минуту, я не желаю видеть ни капитана Аваллон, ни кого-либо еще, и дело вовсе не в том, что я голая.

— Извините, мэм, но с вами хочет поговорить Пит Марино. — Ее невыразительный голос слышится уже совсем близко.

— Пусть подождет.

— Он говорит, это важно.

— Можете узнать, что ему надо?

— Сказал, это важно, мэм, — только и всего.

Я обещаю, что подойду к телефону, и делаю это, наверное, слишком резко — несмотря на все мое старание, быть обаятельной получается не всегда. Пит Марино — следователь, с которым я работаю половину моей жизни. Надеюсь, дома все нормально. Нет, если бы дело было срочным, или, не дай бог, что-то случилось бы с моим мужем Бентоном или с Люси, или же если бы произошло что-то серьезное в Кембриджском центре судебных экспертиз, который я теперь возглавляю, он бы сказал. Если бы он звонил по важному делу, Марино не стал бы просто просить кого-то позвать меня к телефону. Обычный выброс неконтролируемых эмоций, к такому выводу прихожу я. Когда ему вдруг приходит в голову какая-то мысль, он обязательно должен поделиться ею со мной.

Я широко открываю рот, стараясь выполоскать засевший глубоко в горле запах разлагающейся, обуглившейся человеческой плоти. Вонь от того, с чем я сегодня работала, вместе с паром поднимается к пазухам, смерть не оставляет меня даже здесь. Я скребу под ногтями антибактериальным мылом, которое выдавливаю из бутылочки, — тем же мылом, которым пользуюсь для мытья посуды или деконтаминации[2] обуви на месте преступления, — а потом чищу зубы, десны и язык листерином. Глубоко промываю ноздри, отскабливая каждый дюйм плоти, дважды мою волосы, но зловоние не уходит. Похоже, мне никогда от него не избавиться.