Менты, появившись в дверном проёме, рассеянно прошлись взглядом по немногочис-ленным посетителям, потом один остался у входа в зальчик, а другой, выпятив челюсть, не-спешно двинулся, лавируя между высокими мраморными столиками. Он остановился прямо напротив Иллариона, пристально глядя на жующего человека, заложив руки за спину и по-качиваясь с пятки на носок. Власть и сила. Мол, прикажу — сапоги оближешь.
— Документики попрошу.
Дато вытер пальцы салфеткой и, достав из внутреннего кармана пиджака справку об освобождении, протянул менту. Тот не шелохнулся, сцепив руки за спиной. Пришлось по-ложить бумагу на стол. Только тогда, не сводя глаз с лица гражданина, парень выпростал правую конечность и положил ладонь на документ. Прижимая бумажку мизинцем, пошеве-лил её двумя пальцами, вроде и не взглянул даже, но, что надо, увидел.
— Жордания…, угу, ИТэУ двадцать три…, угу. Освободился, значит?
— Всё по закону, гражданин начальник, от звонка до звонка.
— Ну, ну.
Убрав руку за спину и ничего более не сказав, сержант развернулся и потопал к выхо-ду. У Дато сложилось впечатление, что заходили сюда эти двое исключительно по его душу. Эту мысль сопроводил холодок в кишечнике. Ничего хорошего от правоохраны он не видел и не ожидал, терпеть её сотрудников не мог, и они платили той же монетой. Справедливости ради надо сказать, что хорошего к себе отношения Илларион не заслуживал, да и не шибко верил в эту самую справедливость, прожитые годы не подталкивали к прекраснодушному мироощущению.
Запихивая в карман ксиву, он краем глаза заметил, что оставшийся на входе напарник продолжает наблюдать за ним. Холод в кишках не отпускал и Дато разумно отвёл глаза — слишком пристальный взгляд в спину представителям власти способен вызвать недовольст-во, спровоцировать их на дальнейшие доскрёбушки, а уж доскребаться хошь до кого они су-меют. Что мешает им, к примеру, утащить Иллариона в какой-нибудь закуток при линейном отделении и там, за железной дверью отмудохать недавнего зека по почкам до инвалидности? А ничего не мешает, кроме лени.
Вот сейчас, вот здесь, стоя у столика и сжимая в кулаке стакан с остатками жидкого чая, Дато осознал полную бесправность свободного человека. На зоне всё понятно: началь-ник — бог, администрация с охраной — архангелы, воспитующие паству с неотвратимостью айсберга и милосердием палача. Ну, так на то она и зона, где всяк грешен по приговору. Но там, на миру и смерть красна. Там Дато прошёл и карцеры, и побои, и много чего ещё, и стал уважаемым человеком, с чьим мнением считаются даже боги. А воля…, только поманила и тут же намекнула, мол, здеся ты никто — коврик для ментовских сапог. Это что ж получается: воля страшнее зоны?