— Думай как хочешь, — сказал Данскин, — но ты не видел, как я работал. Я знал их как свои пять пальцев. Ты студент американского колледжа — это значит, ты имеешь все, чего бы тебе ни пришло в голову. Все самое лучшее, самое модное — стоит только захотеть. В моде революция? И мы обрядимся в армейские башмаки, опояшемся пулеметными лентами, вооружимся китайскими автоматами. Богатенькие ребятишки! Родители никогда не покупали им игрушечных пистолетов, и теперь они хотят повалять дурака. Революция? Устроим революцию… Самые богатые подонки в самой богатой стране мира — думаешь, они потерпят, если сказать им, что какой-нибудь простой парень в распоследней дыре в Южной Америке может иметь то, чего они не могут? Да хрена с два. И если мальчишка в какой-нибудь дыре может быть революционером, значит и они могут быть революционерами.
— И многих закрыли с твоей помощью?
— Многих. Хотя в поле я был явно лучше, чем в суде. Кого-то взяли с оружием, кого-то со взрывчаткой. Но больше всего село за наркотики — так я связался с Антейлом.
— Никогда не думал, — рискнул спросить Конверс, — что стоило бы… посвятить жизнь чему-то более достойному?
— Кто бы говорил, — отозвался Данскин. — Ну и чему, например? Растолкуй на богатом личном опыте.
Конверс молчал.
— Во всяком случае, это интересно. Я как Святой Дух, приятель. Люблю смотреть, как идиоты попадаются на крючок.
— Скажи мне вот что, — спросил Конверс после паузы. — Это ты разрисовал у меня стену?
Данскин презрительно хохотнул:
— За кого ты меня принимаешь, за недоумка? Это Смитти. Что, напугался?
— Да, — ответил Конверс. — Испугался.
Данскин заржал, стукнув по рулю:
— Ну ты придурок наивный! Молодец, Смитти.
* * *
Антейл поджидал их на повороте у своего пикапа. Он остановился на опушке соснового леса; с ним был мексиканец, хмурый и толстоносый, в рубашке защитного цвета и бежевой шляпе с широкими нолями.
Данскин свернул с дороги и, хрустя сосновыми иглами, подъехал к пикапу.
— Злой как черт, — сказал Смитти.
Антейл был одет под воскресного туриста. В своей складной шляпе и куртке сафари он словно сошел со страниц «Поля и реки»[87]. Но при этом он был встревожен и подавлен, глаза воспаленные, злые.
Предыдущий вечер он со своим спутником, мексиканцем по имени Анхель, провел к югу от границы.
Когда Данскин затормозил, он подошел к фургону и, обреченно скривившись, посмотрел на Конверса, как смотрят на партию протухшего мяса. Данскин и Смитти вышли из машины и виновато потупились, словно отчаявшись угодить ему.
— Что с вашими рациями? — резко спросил Антейл. — Я не мог узнать, где вы.