— Не знаю, может быть…
Проговорила и скрылась.
Наташа подумала о Сазонове. «Да, только он, и больше никто… Но время ли сейчас?» Отмахнувшись от тревожной мысли, стала одеваться.
А в это время Настенька подошла к комнате Никитина. Сердце ее учащенно билось. И страшно, и радостно становилось от этого. «Неужели влюблена? Неужели Наталья Герасимовна права?» — думала она, и от этой мысли захватывало дыхание и словно бы недоставало воздуха.
Оглянувшись по сторонам, она тихо постучала в дверь. Услышав приглашение войти, потянула ручку и, как перед экзаменом, нерешительно переступила порог.
— Я, товарищ капитан, проверить…
— Ты, Анастасия Григорьевна, меня уже проверяла. (По имени и отчеству Никитин называл ее в шутку.) Видишь, бреюсь, красоту навожу, хочу немцам понравиться… И тебе, конечно… Пульс тоже считан. Весь я проверен. Теперь себя проверяй, если больше некого…
Настенька растерялась:
— Я проверила…
— Сколько же у тебя? Небось тоже ударов сто? — балагурил Никитин.
— Пульс? — удивилась Настенька. — Я не пульс проверяла! Я себя… — сорвалось у нее, и слезы закапали из глаз.
Застыдившись, она бросилась к двери. Удивленный внезапной переменой в настроении девушки, Никитин вскочил и поймал ее за руку:
— Я виноват в чем-то?.. Не так сказал что-нибудь?..
Настенька отвернулась и, не пытаясь высвободить руку, продолжала плакать.
— Что с тобой? Обиделась на меня? — допытывался Никитин.
— Нет! Что вы! Я так. У меня тоже нервы есть, хоть я и не воюю.
Никитин привлек Настеньку к себе, ее голова покорно склонилась к нему на грудь.
— С кем же тебе воевать-то?.. На печи с тараканами?.. Маленькая, о папе и маме стосковалась? Тяжело тебе одной… А вообще-то плакать не надо. Сядь, успокойся…
Он усадил Настеньку на стул.
— Я тебя сейчас шоколадкой угощу. Хочешь?
— Что вы со мной, как с ребенком, разговариваете?
— А как же еще?
— Мне семнадцать скоро…
— Подумаешь! — развеселился Никитин. — Невеста! Мне двадцать четыре, а я себя еще женихом не считаю!.. Хочешь, буду с тобой, как с невестой, разговаривать. Хочешь?
Никитин принялся веселить ее:
— Ну вот… Во-первых, не извольте плакать, Анастасия Григорьевна! Во-вторых, не угодно ли? От всего сердца!
Он вытащил из стола плитку шоколада и подал ее Настеньке. Она тихо всхлипывала и, смущенно улыбаясь, сквозь слезы глядела на Никитина, а шоколад положила на стол.
— Ну что с тобой? — остановился перед ней озадаченный Никитин. — Разве можно плакать, да еще без причин? Мы ведь с тобой русские люди, а это обязывает…
— Что ж, и плакать нельзя, если русские? Все нации плачут.