— Сказали бы мне.
— Да ничего. Я привычный…
Поужинав, Козьма Потапович встал, потянулся, подошел к кровати и начал разуваться.
— Ложись, ложись, чего высиживать? — сказал он, аккуратно ставя около кровати сапоги. — Если убить меня подослана, надо прежде знать, следует ли меня убивать! Иного можно зазря пристукнуть… Тут городская комсомолия по своей инициативе действует, не спросись старших… А сама ничего толком не знает… Работает без согласования с теми, кто поумней… Или над вами партийного руководства нет?
Наташа растерялась. Слишком неожиданный оборот принял их по началу совсем мирный разговор.
— Вы что-то непонятное говорите, Козьма Потапович! Вы же все знаете от Васи… Летчица я… Сбита вчера. Самолет мой сгорел. Разве Вася не говорил вам, когда за одеждой приходил?
— Говорить-то говорил… И одежду я дал… Да, может, трюк какой? Мальца вокруг пальца обвести нетрудно… Если ошибаюсь и ты не из городской комсомолии, ложись и спи. Ошибиться нетрудно… Мерещится всякое от мыслей разных. Слыхал я, что террором городские комсомольцы занялись и всех, кто у немцев служит, рады стараться на мушку брать. Подумал, не мой ли черед? Я из-за своей должности у таких людей на подозрении нахожусь…
— Чего ради вы меня ни с того ни с сего под подозрение берете?
— Потому с твоей стороны ко мне должон подход соответственный быть. С разумом… Эх, сам не знаю, что брешу. Трудно во всем разбираться, когда такое кругом делается. Вверх дном все пошло. Я фактически знать не знаю тебя, а принял как советскую… Правильно? Рискнул и не посмотрел, что всякие случаи бывали и со старостами, и с бургомистрами, и с полицаями. Народ с ними больно крут. Скорее, своего такого кокнут, чем немца… Особливо вы — комсомольцы. За геройство почтете, не спросясь, старосту убить аль повесить, а дальше носа своего не видите и не знаете. Я человек засекреченный, и, к примеру, со мной по ошибке такая оказия может произойти, откуда я знаю…
— Бог с вами, Козьма Потапович! Вам-то я доверилась целиком… И понимаю, кто вы и что вы на самом деле.
— Ну ладно, — примирительно сказал староста. — Отдыхай…
Наташа прилегла, не раздеваясь. Козьма Потапович прикрутил лампу. Тишину нарушало только хриплое тиканье часов-ходиков.
— Знаешь, почему я тебя за личность из городской комсомолии посчитал? — шепотом спросил Козьма Потапович, когда утихомирился.
— Почему? — насторожилась Наташа.
— Потому что я тебя, как вошла, сразу признал.
— Признали?
— То-то и оно. Признал. Видел тебя на митинге в сороковом году. Прилетала ты с корреспондентом «Правды» на аэроплане. Еще деревенских катала на нем… Верно?