— Закуривай.
— Спасибо. — Костенко взял папиросу, продул фильтр, но дунул слишком сильно, выдул из папиросы табак.
— Не психуй, — тихо сказал комполка. — Возьми другую.
Товарищ Уполномоченный остановился у выхода из палатки, что-то, наверное, хотел спросить, но, наткнувшись на тяжелый взгляд майора, вышел.
— Значит, вот так… — протянул комполка, чиркая спичкой и давая возможность Костенко прикурить.
— Вот так, — затягиваясь, ответил Костенко.
— А тебя ведь на должность замкомполка поставить должны были. Я уж и характеристику подписал… — Комполка стряхнул пепел с папиросы на пол. — А тут такое дело…
— Извини, Степан, — сказал Костенко. — Подвел я тебя…
— Себя ты подвел, Юра! Ты разве не понял? Тебе ведь не головотяпство впаяют, а политику. В военное время за это… Эх! — майор махнул рукой.
— Если что — ты поможешь Лизе? — спросил Костенко.
— Конечно, помогу! Адрес вот напишу моих, они с Сибири, у родственников. Пусть Лиза с детьми, как ее в покое оставят, к моим и едет. У меня родственники знаешь какие? Прокормятся, даже и не беспокойся… — Майор одной затяжкой докурил папиросу, прикурил новую от окурка. — А я бы не смог вот так, наверное…
— Смог бы, — уверенно сказал Костенко. И так же уверенно добавил: — Или не смог бы! В другое время, может, и я бы не полетел… Хотя…
— Вы там с кем перестреливались? С немцами? — спросил комполка.
Рука Костенко дрогнула, столбик пепла упал на пол.
— С немцами, а с кем же еще?
— А, ну понятно… — Комполка полез в полевую сумку, достал две пачки «Казбека», протянул Костенко. — Возьми, в дороге пригодится. И там, на допросах, стой накрепко, мол, никакого предательства, Лешка погиб. Не вздумай…
— Я понимаю, Степан, понимаю…
— Да что ты понимаешь, мать твою! — Комполка отшвырнул в сторону доску, лежавшую на ящиках. — Что ты понимаешь? Жену ты спас, наверное. Детей, если что с ней случится, в детский дом отправят. Себя теперь спаси, слышишь? Себя! Мы тебе с комиссаром все, что нужно, — отправим. Характеристику, рапорта — все, что нужно. Буду просить, чтобы тебя вернули в полк, разжаловали в рядовые, но вернули в полк. Послужишь немного в техниках, а потом… Ты только не сорвись… Терпи, Костенко! На колени становись, плачь, волком вой — только выживи. Ты сейчас Лизавете своей нужен, детям… А гордость твоя — не нужна! Ты меня понял?!
— Да понял я, Степа, не кричи…
— Не кричи… Не кричи… А ты понимаешь, что тебе могут Халхин-Гол припомнить? Это Уполномоченный наш не знает, что ты в плену у японцев был, а там, в штабе армии…
Костенко докурил папиросу, спрятал коробки «Казбека» в карманы галифе.