– Вот и ответ на ваше замечание, – сказал мне Дюпэн. – Похититель знает, что потерпевшей особе известно о его похищении, и это дает ему власть.
– Да, – прибавил префект, – дает, и эта власть, в отношении политических обстоятельств, возросла до крайних опасных пределов в последние месяцы. Потерпевшая персона убеждается с каждым днем в необходимости получить обратно это письмо. Но, разумеется, открыто сделать это нельзя, и вот, с отчаяния, она поручила это дело мне.
– Нельзя было сделать более удачного выбора, – проговорил Дюпэн, окутываясь целым облаком дыма.
– Вы слишком любезны, – возразил префект, – но я льщу себя мыслью, что обо мне питают, может быть, в самом деле, хорошее мнение…
– Ясно, что письмо все еще у министра, – сказал я, – потому что именно этот факт обусловливает силу этого человека. Когда он предъявить кому-нибудь это письмо, он утратить эту силу.
– Совершенно верно, – ответил префект, – и я действовал на основании такого соображения. Прежде всего, я обыскал министерский отель, несмотря на всю трудность произвести эту операцию втайне. Меня предупредили, что будет крайне опасно позволить министру заподозрить о моем намерении.
– О! – воскликнул я, – вы мастера на подобные дела! Парижской полиции не в первый раз производить такие рекогносцировки!
– Понятно; поэтому я и не прихожу в отчаяние. К тому же, образ жизни министра очень благоприятен для моих действий. Этот господин часто не ночует дома; прислуга у него очень немногочисленна, она помещается далеко от его собственной половины и, состоя преимущественно из неаполитанцев, почти постоянно пьяна, разумеется, вы знаете, что у меня есть такие ключи, которыми отпираются, безусловно, все комнаты в Париже. В течение трех месяцев не было почти ни одной ночи, в течение которой я, собственноручно, не обыскивал бы министерской квартиры. Моя честь задета; сверх того, между нами будь сказано, мне обещано и громадное вознаграждение. Поэтому я неутомимо старался… пока не убедился, что вор хитрее меня. Могу сказать по совести, что я не оставил необнюханным у него ни одного уголка!
– Но не приходит ли вам на мысль, – сказал я, – что министр мог спрятать это письмо и не у себя на квартире, несмотря на то, что так дорожить им?
– Это почти невероятно, – заметил Дюпэн. – При настоящем положении придворных дел и, в особенности, при тех интригах, в которые, как известно, замешан этот министр, наличность документа, ежеминутная возможность пустить его в ход имеют не меньшее значение, чем самое обладание им.
– Верно, – подтвердил я; – бумага должна быть в отеле министра; носить ее при себе он не станет…