Впереди по узкой и длинной улице, вдоль заводского забора, шел Вася Алексеев, окруженный толпой ребят. До Дрязгова долетали их голоса, то возмущенные, то веселые, смех и возгласы. И это еще усиливало чувство одиночества.
А на империале паровой «конки», ходившей из-за Невской заставы к Николаевскому вокзалу, они оказались недалеко друг от друга. Эта «конка» — коротенький поезд, в который вместо лошадей был впряжен кургузый, отчаянно дымивший паровичок, — тянулась нестерпимо медленно. И, как Дрязгов ни отворачивал от Васи растерянное и обиженное лицо, тот заметил его состояние, и, видно, ему стало жаль разбитого противника.
— Подумай, — сказал Вася, — подумай о том, что говорили, спокойно, без обиды. Ты рабочий парень, может, и поймешь, в чем неправ…
Шевцов сразу почувствовал сомнения, тревогу, которыми был охвачен Дрязгов.
— Алексеев сбивает вас с толку, но вы, конечно, слишком умны, чтобы поддаться на его демагогию. Вы интеллигентный юноша, каких, к сожалению, еще очень мало среди рабочих. Трудно поверить, что вам так мало лет… Сумейте подняться выше временных неудач. Завтра мы будем торжествовать победу.
Дрязгова он, кажется, успокоил в тот вечер, но к нему самому прежняя уверенность уже не возвращалась. И карьера вождя молодого рабочего класса, которую он выбрал для себя, уже не представлялась, как прежде, обеспеченной и лучезарной. За последние недели этой карьере было нанесено несколько тяжелых ударов, Шевцов не мог не помнить о них…
Вася был прав, говоря, что Шевцову придется снять с себя маску, едва ребята начнут выдвигать большие политические вопросы. Обстановка во Всерайонном совете становилась напряженной, представители районов всё более явно поддерживали большевиков, они требовали прямых ответов. Кутаться в плащ таинственной «надпартийности» становилось трудно. Да Шевцову казалось, что это уже и не так необходимо. Времена стали иными. Контрреволюция наступала. Кумир Шевцова Керенский поворачивал к военной диктатуре. Шевцов тоже попробовал наступать.
В середине июля был созван Всерайонный совет. Дрязгов предоставил слово Шевцову.
— Петр Григорьевич зачтет составленный им проект устава, который мы должны принять.
Шевцов встал из-за стола, одернул студенческую тужурку, слишком облегавшую начинавшее полнеть тело. Тужурка была старая, она надевалась только для встреч с заводской молодежью. Шевцов быстро посмотрел в сторону своих противников, — они сидели тесной группой, и группа эта была уже совсем не так мала, как в первое время. Вася Алексеев достал из кармана записную книжку и вертел в пальцах карандаш. Петр Смородин смотрел на докладчика с хмурой насмешливостью — в упор. Задиристый Ваня Канкин тихо говорил что-то, наклонившись к Леопольду Левенсону, и оба искоса поглядывали на Шевцова.