— Не знаю. Если кто из моих забежит, скажи, что я предупрежден. Пусть засада сидит, я не попадусь. И передай маме, что здоров я, сыт, беспокоиться не надо.
Он хлопнул друга по плечу и пошел — навстречу событиям, приближение которых чувствовал, хотя и не представлял еще достаточно ясно, когда и как они наступят.
Это было 17 февраля 1917 года. В тот день на Путиловоком забастовала лафетно-штамповочная мастерская, а вечером Вася обсуждал со своими товарищами по Нарвскому райкому, какие следует принять меры, чтобы забастовка охватила весь завод и район. Вихрь событий захватил и закрутил его. Лишь изредка он вспоминал о засаде в отцовском доме. Не до того было. Он забежал в Емельяновку дней через десять, когда всё уже было другим.
Мать бросилась ему навстречу:
— Васенька! Живой, сыночек… А городовые всё ждали тебя. Вчерась и ушли только. Или позавчерась? Я уж и сбилась.
— Их счастье, что ушли, — рассмеялся Вася и поставил в угол под иконы карабин, — а то бы я сам арестовал их. Именем революционных рабочих и солдат.
— Сейчас щей тебе налью. Наверно, уж отвык от горячего? И соберу бельишко переодеть… Да ты лег бы. Видать, совсем и не спал.
Мать беспокойно и радостно хлопотала, а Вася смотрел на нее воспаленными, слипающимися глазами. В кухне было натоплено, и его совсем разморило от усталости и тепла.
— Где-то вздремнул часок. Только вроде не в эту, а в прошлую ночь…
Он рассмеялся. Голос звучал так сипло, что Вася сам не узнал его.
— Революция, маманя. Не время спать.
— Так ночь уже, Вася. Как не спать? На себя ведь не похож.
— Я прилягу немножко, вы только разбудите пораньше.
Сколько недель он не ложился дома, в свою кровать? Теперь под головой была прохладная, взбитая материнскими руками полушка. Стеганое одеяло, сшитое из давно выцветших лоскутьев, легло надежной теплой тяжестью на грудь. Вася закрыл глаза, но сон, всегда охватывавший его сразу, потому что он постоянно не высыпался, сейчас не шел. Должно быть, слишком велика была усталость.
Взбудораженная память торопливо тасовала картины последних дней. Сколько было всего! Если бы понадобилось рассказать по порядку, он бы, наверное, не смог.
Вспомнилось заседание райкома в тот день, когда он расстался на рассвете с Ванюшкой Тютиковым посредине Петергофского шоссе. Тесная комната, набитая людьми. Озабоченные, встревоженные и вместе с тем торжественные лица товарищей. Представитель Петроградского комитета большевиков говорит раздельно и твердо, ударяя в такт словам ребром ладони по столу:
— Пришло время решительных массовых действий. Надо поднимать весь рабочий Питер. Не только против голода. Против царизма, против войны!