Чарлз добрался до последнего листа сигары.
— Что поделать, если я вам кажусь типическим явлением, — сказал он. — Как и вы, я тоже оторвался от размеренной, скучной жизни, но не потому, что я особенно брыкался или бунтовал. Я и не воевал против обыденщины, просто она меня не приняла. Я, собственно, никогда и не вступал в нее.
— Никакой разницы, — авторитетно заявил мистер Блирни. — Вы не хотели вступать в нее потому, что не получили от нее, чего хотели.
— А как вы полагаете, чего я хочу? — спросил вдруг Чарлз.
Он ожидал, что мистер Блирни пустится в обычные чувствительные абстракции вроде того, например, что «вы бродяга по натуре, как и все мы, вам надо яркости и разнообразия, первые роли и отзывчивое сердце под корсажем». Он вызывающе смотрел на мистера Блирни.
— Так чего же я хочу? — повторил он.
— Нейтральности, — сказал мистер Блирни спокойно и не задумываясь.
Чарлз, не говоря ни слова, посмотрел на него.
— Ну же, коллега, опровергайте меня, если можете, — сказал мистер Блирни. — В нашу лавочку приходит именно тот, кто ищет нейтральности. Кто не хочет участвовать во всей этой глупой катавасии ни на той, ни на другой стороне. Не хочет тратить времени и сил на то, чтобы зубами и ногтями нападать и отбиваться. Хочет жить, как ему вздумается.
Чарлз был смущен и подавлен. Этот старик видел его насквозь. Как безошибочно выбрал он самое определение. До сих пор он ставил себе одну цель за другой, и каждая оказывалась недостижимой: экономически — автаркическая бедность; социально — ничем не нарушаемая безвестность; эмоционально — сначала большое чувство, а потом ограниченное и строго отмеренное утешение. А теперь он ценил свое убежище просто потому, что с помощью новоприобретенного богатства оно давало ему возможность быть над схваткой, а кроме того, и достаточный досуг для размышлений, которые оградили бы его от новых безумств.
— Кстати, внизу для вас лежало письмо, коллега, — сказал мистер Блирни, легко перескакивая с темы, которую он исчерпал. — Так я его захватил сюда.
Чарлз разорвал конверт. Толстый лист гербовой бумаги и письмо, отпечатанное на машинке.
Мой дорогой Ламли,
Посылая Вам прилагаемый контракт на три года, который Вы, надеюсь, подпишете, я рад заверить Вас, сколь высоко оценил я Вашу работу за те несколько месяцев, что Вы помогали мне. Вы ценный противовес для тех, более легковесных, сказал бы я, элементов, из которых состоит наша семерка, и я пришел к заключению, что я определенно нуждаюсь в Вашем сотрудничестве. Не будете ли Вы так добры считать этот контракт совершенно конфиденциальным, поскольку до сих пор я не в состоянии был предложить аналогичных условий ни одному из Ваших коллег.