Оба в один момент приканчивают свой пунш.
Дерек говорит себе: если он захочет поговорить со мной о своих детях, он это сделает… либо не сделает… Сейчас или позже. Или никогда.
Звонок верещит снова, это Бет и Брайан («Лохматые», как за глаза зовет их Шон, поскольку Брайан носит густую бороду, атрибут адвоката-левака, а Бет с тех еще пор, когда была шикарной куколкой, сохранила длинные завитые волосы) — и кухня разом оказалась переполнена: их толстые животы и зычные голоса, их принужденный смех заняли все пространство, меняя атмосферу, внося оживление… Ох, Бет, не испорти дела, думает Шон, все только начинает налаживаться. С собой в машине они привезли булочника Арона Жаботинского, славного высохшего старика, он плохо слышит и мало говорит, но его ярко-синие глаза блестят весьма красноречиво… Ему без малого восемьдесят, вспоминает Шон, да нет, далеко за восемьдесят, он же родился в Одессе еще до революции; весь город уважает Арона за превосходное качество его ржаного хлеба и бейглс, но этот пекарь равным образом и знаток поэзии — Бродского, Милоша и моей.
Возня с шарфами, пальто, перчатками. «Наступает самая настоящая стужа, — твердят все. — Будет снегопад, снегопада не миновать». Что было бы, спрашивает себя Шон, не будь погоды как темы для разговора? Однажды он затеял мимолетную интрижку с девушкой из Порт-о-Пренса, и, когда в их первом телефонном разговоре он ей сказал: «Мой дом окутан саваном тумана… А у тебя там какая погода?», она бесцеремонно осмеяла его: «Не обижайся, Шон, но смени пластинку. На Гаити погода всегда одинаковая — жаркая и ясная!» — «Так о чем же вы говорите, когда говорить не о чем?» — «О политических убийствах. Ты не видел, как только что на Солнечном берегу линчевали такого-то?» Имя политика, убитого в тот день, он уже запамятовал. Зато девушку звали красиво — Кларисса. То-то же, мамуля, я этого не забыл! Can’t take that away from me[13].
Бет принимается извлекать из больших сумок маленькие пакетики — ах да, все эти легкие закуски: хрустящий картофель nacho, guacamole, земляные орешки, крендельки с тмином, все со штампами «обезжиренные», «низкокалорийные», «без холестерина», «слабосоленые»… Искрящиеся насмешкой глаза Рэйчел встречаются со взглядом Шона… но тотчас обращаются к стенному шкафу в поисках мисок, куда бы рассовать эти ее пресные грешки, разбавленные опасности, допустимые излишества.
Бет пребывает во власти подавленности, умеряемой самоконтролем, и вожделения, не умеряемого ничем. О Боже правый, все эти яства, как же мне от них отказаться, где взять силы? Ее взгляд примечает на тумбе у мойки тыквенный пирог, чуткие ноздри улавливают аромат индейки и сладкого картофеля, Арон натащил свежего хлеба всех сортов, не говоря уж о шоколадном торте Рэйчел, который она углядела, проходя через веранду… До полуночи я успею вобрать в себя десять тысяч калорий и прибавить добрых пять кило, думает она, меня будет тошнить, я проникнусь бесповоротным омерзением к себе и ко всему съестному, Ванесса не пожелает, чтобы я навещала ее в пансионе, она говорит, что любит меня, но ей стыдно, она скрывает, что я ее мать, эх, не надо было принимать… приглашения, Шон Фаррелл неприятен мне во всех смыслах, никогда терпеть его не могла, алкоголизм и булимия слишком сходны между собой, но я, обожравшись, хотя бы злобной не делаюсь, всего лишь несчастной, мне хочется исчезнуть, кануть одной в темноту, на весь остаток жизни впасть в спячку в своей жировой пещере.