Я уже не боялась дышать в открытую, и делала это быстро, часто и громко, словно бы желая надышаться перед смертью. Куда унесет меня это существо, совершив роковое поднятие век? Отпустит ли оно мою душу наверх, чтобы Господь решил, куда ей дальше отправиться? Или оно оставит меня здесь, вечно скитаться в роли призрака, познавшего самую темную сторону тонких материй и мистицизма? А может, оно отправит меня… в саму Преисподнюю?
Чувствуя, что не могу сдержать рвущийся наружу громкий бастующий против этого вселенского ужаса крик, я скорее раздвинула края рубашки в разные стороны и правой рукой раскрыла телефон. Засветившись, он показал мне… О боже… Я все-таки заору.
– А-а-а-а-а!!!!
Глаза открылись. Как я и ожидала, они были красными и светились в темноте. Я машинально отпрянула на несколько шагов назад – и уперлась в стену. И крик мой затолкался обратно в глотку.
Существо начало подниматься.
Я выронила телефон и обеими руками, не отрывая от него, спускающего ноги с кровати, своих неморгающих глаз, стала ощупывать стену, будто искала в ней запасную дверь, которая поможет избежать того смертельного испуга, который все нарастал с каждым мигом.
– В чем дело? – спросил Валерий своим обычным ровным голосом, и меня немного отпустило. Все в порядке, это всего лишь Валера, твой гость. Ты пила с ним, помнишь? И ела. Из пустых тарелок. Он тебе ничего не сделает.
Сам Мертвицин опустил глаза на свою оголенную в результате моих манипуляций грудь и вымолвил:
– Ах, понятно. Ты, очевидно, считаешь, что моей одежде самое место на улице, на пыльной траве, где я ее и нашел сегодня и поднял, пока ты где-то гуляла, и поэтому решила раздеть меня и вернуть все на место, да? – Он говорил с так свойственным ему сарказмом, холодным, индифферентным и пустым тоном. – А пока моя одежда валяется на земле, я должен голым ходить, ведь носить вещи своего погибшего отца ты мне запрещаешь, так, да?
Удивительно, но я обрела дар речи.
– Прости… Я… За мной друг зашел, и я не успела повесить сушиться твою одежду на веревки, – произнесла я дрожащим голосом, точно напроказившая семилетка, представшая перед директором школы или строгим отцом, помахивающим кожаным ремнем у нее перед носом.
– Похоже, тебе нравится этот мальчишка… – Он легко, в один пружинящий шаг, приблизился ко мне. – А я? Я тебе нравлюсь?
Мне стало казаться, что он со мной играет. Это была какая-то страшная, мистическая и жестокая игра, правил которой я не знала.
– Ты сошел с ума. Дай мне пройти.
Я рыпнулась к выходу, но Мертвицин загородил проход. На меня повеяло холодом.