– Да, – ответила я. – Я помню.
– И что же я говорил? Про красный цвет?
Я сглотнула. Сдавленным голосом прошептала с большим трудом:
– Что это цвет крови. Яркий, горячий и…
– И?.. – поторопил он.
– Страстный, – выдохнула я и поднялась ему навстречу.
Мы долго дышали друг на друга. Я – быстро, порывисто, горячо. Он – медленно, почти не вдыхая, будто бы вообще не дышал. Однако лицо мое чувствовало локализированный сквозняк. Значит, он все же выдыхал. Холодный-прехолодный воздух. Почему-то это уже не пугало. Почему-то до смерти хотелось окунуться в этот прохладный океан с головой. Всем телом.
Я прикоснулась губами к его ямочке на подбородке и ужаснулась: что я делаю?!
Но ведь я так давно этого хотела… Эта ямочка…
Я зажмурилась. Сейчас он выставит меня вон, как пару часов назад.
Но он поступил иначе. От прикосновения холодных, бесцветных и словно бесчувственных губ мне сделалось не по себе. Я как будто спятила, я как будто выпала из реальности или же стала другим человеком. Но я отчетливо захотела этот лед. Я поняла, что он мне нужен. Но почему? Откуда это взялось? Зиждилось ли это на законе противоположностей? Ведь я – горячая, эмоциональная, агрессивная, страстная натура. А он? Какой был он? Кроме слова «холодный» ничего на ум не приходило. Может, дело не в притяжении, а в любопытстве? Мне хотелось его раскусить, понять, всегда ли он такой холодный; такой же он холодный во время близости или нет?
В любом случае, я не убежала в ту минуту. Более того, я начала поглаживать это место, которое меня привлекло в самом начале, – место его ранения, жалея его, представляя, как ему было больно, когда он, обернувшись на звавшего человека, внезапно получил выстрел в грудь. Это было дико больно. А потом? Что случилось с ним потом? Что он увидел? Фельдшеров в карете «Скорой» или свет в конце темного тоннеля?
Я хотела это познать. Я хотела познать его сущность.
А он хотел быть познанным. Теперь я наконец-то поняла это.
Мне нравился холодок в моем рту – то был его язык. Мне нравился северный ветер возле уха – то было его дыхание. Мне нравился лед, двигавшийся по моему телу, – то были его руки.
– Ты дрожишь… – прошептал он. – Ты меня боишься?
– Немного…
– Катя, я и сам боюсь… Ты думаешь, я не хочу понять, что произошло? Помоги мне.
– Да… Да… Я помогу тебе…
Пытка и удовольствие, жизнь и смерть продолжались еще несколько вечных, но коротких мгновений, пока что-то не стукнуло громко по окну. Мы тут же отстранились друг от друга, пытаясь понять, что громыхнуло.
Что это было? Ветка рядом растущего дерева, дрогнувшая вследствие разыгравшегося ветра, или Глас Великого Провидения? Я никогда не узнаю.