— Время выхода в море определено: четверг, 3 августа в 17 часов, — говорит он скрипучим голосом. — Это означает, что в это время команда должна находиться на борту в полном составе. Но при той лавочке, которую я здесь вижу, — говорит он теперь громко, — может случиться и так, что корабль выйдет в море только в пятницу.
«Только никаких попыток успокаивать!» — приказываю я себе, пусть старик выдаст им по полной программе.
— Мне бы хотелось знать, как они, собственно говоря, представляют себе этот прием на борту! Не на этом же угольном пирсе? Во время погрузки? Тут и на автомобилях-то близко не подберешься — до края пирса никому не добраться! — громко бранится старик.
Прием, этот проклятый богом прием! Я это тоже вижу: черная грязь между рельсами толщиной до щиколоток.
— Я уже больше не могу слышать эти слова «прием на борту!» — говорю я.
Высморкавшись и скривив лицо, будто ему отдавили ногу, старик говорит:
— Тебе хорошо говорить! — Ни слова о появлении леди. Лучше мне поостеречься подливать масло в огонь.
В столовой для технического персонала проходят переговоры с иммиграционными властями и таможней. Казначей рутинно пересчитывает толстые пачки денег. Присутствует и клерк агента, молодой человек в коротких штанах, производящий впечатление недобравшего солнечного света. Но никаких следов присутствия нашего генерального консула. Зато следующее действующее лицо, также в коротких штанах, — неужели они ни разу не видели себя в зеркале? — думаю я, они что, не знают, как идиотски они выглядят со своими аистиными ногами? — загорелое, скверная имитация Ганса Альберса, которое совершенно бесцеремонно, будто это для нас настоящая рекомендация, представляется старым нацистом. Что означает это представление? Старик принимает визитную карточку, глубокомысленно смотрит на нее, держа ее в правой руке.
— Ха, посмотрим, — говорит он наконец. И тогда эта карикатура вместо приветствия гладиатора, которого мы ожидали, расшаркивается.
— Много дел, — бормочет старик, — я бы сказал: завтра в конце первой половины дня.
Еще одно расшаркивание, и парнишка исчезает.
— Кто это был? — спрашиваю я, едва этот шалопай удалился.
— Корабельный торговец, самый важный здесь. Никого не подпускает к делу, хочет надуть нас в одиночку.
— Могу ли я что-то сделать для вас? — слышу я и вижу, что рядом со мной стоит рассыльный агента.
— Мне нужно постричься.
— Хорошего парикмахера? — спрашивает мальчик с воодушевлением, — в этом я могу вам помочь. В одном отеле работают две немецкие парикмахерши, отменные! Я это устрою.