Не знаю, сколько так времени прошло, но неожиданно послышались шаги, дверь открылась и в полумрак комнаты вошла Люда, в своем черном платье, с рыжим пучком волос на голове. Вошла, медленно подошла ко мне, осторожно взяла у меня из рук свою рубашку. Я с невероятным облегчением обнял ее, стал целовать. Она не отвечала, ускользала, но я находил ее, ее тело. Я так истосковался по нему, я пережил такой ужас сегодня на кладбище. «Иди ко мне! Согрей меня!» Она что-то говорила, но у меня кровь шумела в ушах. «Потом, потом поговорим». И наконец дорвался до нее, как до вершины, с которой потом скатился сразу в черную пропасть сна.
В сером утреннем свете я увидел спящую рядом со мной мою дочь Элю. Жена моя не воскресла, а я стал преступником. Преступление мое было сладостно и мучительно одновременно. Судьба приготовила мне физическую копию моей умершей жены. Все родинки, ямочки, волоски были точно такими же. Мои руки узнавали каждую пядь этого тела, глаза подтверждали их сходство, уши слышали тот же голос, но в этой копии не было главного, качества оригинала — она меня не любила. Это все равно как в сказке, но только наоборот: из живой девочки Суок сделали куклу для наследника Тутти.
Я перевез ее из Чехова, тем более что Людины родители сразу после похорон уехали в Ашхабад к старшей дочери Гале, у которой родился ребенок. Решили перебраться туда насовсем.
Время шло, а я никак не мог уняться, меня охватило такое же исступление, как после свадьбы. Казалось: вот еще раз, и она откликнется, полюбит меня, тем более что больше никого у нее не было. Московский двор, дом, соседи были ей незнакомы. Она сидела дома, училась хозяйничать, а чтобы пустые мысли не лезли ей в голову, я ее предупредил, что если кто-нибудь узнает, что она (я подчеркнул это, именно она) со мной спит, то меня посадят в тюрьму, а ее отдадут в детский дом, что не лучше тюрьмы. Эля подняла на меня свои глазищи и твердо пообещала: «Об этом никто не узнает». При этом вся залилась краской так, что даже уши заполыхали. Я понял, что стыд будет хранить эту тайну вернее всяких клятв. Она никогда никому не скажет об этом, потому что ей очень стыдно, что она после смерти матери стала спать с отцом. Эля не чувствовала моей вины перед ней, она знала только свою вину и свой позор.
До поры до времени этот сторож был безотказным. Я не знал проблем с болтливыми подружками, не гонял ее кавалеров, она сама сторонилась сверстников. Наши отношения воспринимала с такими обязанностями, как уборка, стирка и прогулки в лес по выходным.