Мы отправились в кино, а потом заглянули в ресторан на Дин-стрит, где можно недорого получить превосходную еду и потанцевать. За весь вечер Фэнни ни разу не вспомнила о браслетах.
Я оставался в таком же недоумении, как и прежде. Даже если бы Лал оказалась права, я защищал бы Фэнни от всего мира. Она могла бы получить мое последнее слово и последнее пенни. Фэнни была кокеткой, ведьмой, очаровательницей. Она вошла мне в душу солнечным светом, и я понимал, что уже не выйдет. А Фэнни, видимо, не вспоминала о моем существовании, когда меня с ней не было.
Я ехал в Плендерс с двумя другими приглашенными. Один из них — Норман Брайди, фотограф, о котором уже упоминал, приятный мужчина, лет тридцати, с мрачным, чисто выбритым лицом, крупным носом, высокой переносицей и пухлыми губами. У него были темные, очень глубоко посаженные глаза и черные волосы, поднимающиеся над высоким лбом. Пытаться представить, что происходит у него в тайниках сознания, было все равно, что читать текст на санскрите.
Девушка тоже была мрачной, маленькой и бледной, с пристальным взглядом. Она казалась очень юной, но потом я узнал, что ей двадцать шесть лет. Было ясно, что она влюблена в Брайди, однако, как и в случае с Фэнни, догадаться, как он относится к этому, было невозможно.
— Ты видел уже это место? — спросил меня Брайди. — О, его следует посмотреть. Это просто чудо. Я еду туда с профессиональной целью. Рубинштейн позволил мне сделать в галерее несколько цветных фотографий. Я давно мечтал о подобной возможности.
Девушка, звали ее Роуз Пейджет, неожиданно сказала:
— Не нравится мне эта галерея. Хорошо, что жить рядом с этими фигурами приходится мистеру Рубинштейну, а не мне. Я бы пугалась.
— Они же сделаны из воска, — усмехнулся Брайди.
— При определенном освещении они выглядят живыми. — Роуз повернулась ко мне. — Рубинштейн заказал восковые фигуры почти для всех халатов, свадебных, церемониальных, погребальных, и они стоят группами. Смотрят на тебя, негодуют. — Она поежилась. — Помните рассказ мистера Честертона о человеке, который исчез? У него был механический слуга, и люди думали, будто этот слуга убил его? В галерее я всегда вспоминаю этот рассказ, кажется, вот-вот толпа из другой эпохи и цивилизации, ненавидящих нас за то, что выставили их напоказ, набросится на зрителей.
— Роуз, твое воображение делает тебе честь, — сухо заметил Брайди.
— Ты не испытываешь этого. Но Лал тоже терпеть не может галерею. Видимо, нужно быть профессионалом, чтобы высоко ценить это место. Одна я ни за что не поднялась бы туда.