Он махнул рукой и, не прощаясь, побрел к пивной.
Кирилл зашагал по улице, сам не сознавая, куда он идет. Его раздирало желание пристрелить Рюмина, но эта идея хороша была только для мстительных фантазий. Проблема была в стратегии руководства, которая проявлялась в системе арестов, допросов и судов. Те люди или силы, которые стояли на пути этой системы, должны быть смяты, стерты в порошок. Но их немало, потому это займет время. Сколько времени? Кто следующий? Не выскочить ли вовремя из этой системы? Пожалуй, будет еще хуже. Тех, кто выскакивал, все равно находили и приканчивали.
Внезапно Кирилл обнаружил, что подошел к станции метро, где он обычно встречал Софу. Сердце его гулко стукнуло, сжалось, потом заметалось, как пойманный зверек в западне, и заныло от горя потери. Он взглянул на часы. Уже семь. Может, она сейчас поднимается наверх по эскалатору, и они, как прежде, встретятся и, прижавшись друг к другу, пойдут к ней домой.
Кирилл остановился в нерешительности. Находиться здесь было бессмысленно, но что-то удерживало его. И вдруг. Нет, не может быть. Софа, живая, любимая, шагала навстречу ему, устремив взгляд вдаль, не видя его, глубоко задумавшись о чем-то своем. Когда она поровнялась с ним, он тихо позвал ее:
— Софа.
Она вздрогнула, резко повернула голову в его сторону, метнула взгляд широко открытых, перепуганных глаз, тут же резко отвернулась и опустила голову. Он успел заметить в ее глазах крошечный огонек удивления, если не сказать радости, и быстро угасший румянец волнения на щеках. Как он и ожидал, она ничего не сказала и продолжала идти вперед, не ускоряя, но и не замедляя шаг. Кирилл зашагал рядом с ней, внимательно вглядываясь в ее лицо. Любимое лицо, но такое злое и холодное!
— Если я служу в органах, это еще не значит, что я негодяй, — заговорил онис удивлением отметил, что Софа его слушает. — Это также не значит, что я повинен в аресте людей. Даже если ты предполагаешь самое худшее во мне, я не мог подставить под удар тех, с кем ты меня знакомила. Ничего враждебного они не делали и не замышляли, и потому предавать мне было некого.
Софа продолжала молча шагать, уставившись себе под ноги.
— Я люблю тебя, Софа, — сказал он. — Не могу я подставить под удар тебя и твоих друзей. А арестуют их не потому, что они что-то сказали или сделали, или на них есть какой-то компромат.
— А почему тогда? — спросила она, метнув на него острый взгляд.
— По другим причинам, — ответил он уклончиво. — Их сначала арестуют, а потом попытаются найти компромат. Не все у нас этим занимаются, но многие. Охотников — хоть отбавляй. Но я к ним не принадлежу.