Вначале Сталин вполне спокойно спросил Маленкова о состоянии Ленинградского дела. Пот выступил на лбу и над верхней губой верного сталинского прислужника.
— Мы приложили максимум усилий. — начал Маленков, и тут Сталин неожиданно взорвался, переходя на крик.
— Готово дело к открытому суду или нет? — Вождь выпучил глаза, его обвисшее старческое лицо задергалось. Казалось, он сейчас ударит Маленкова трубкой, которую зажал в руке. Не давая Маленкову вымолвить слово в свое оправдание, Сталин продолжал на повышенных тонах.
— Не готово. Знаю от Абакумова. Тоже мне, министр госбезопасности, не в состоянии приготовить дело такой важности.
Сталин перевел взгляд на Берию.
— И также обстоит дело с ЕАК. Не лучше и дела с врачами. Разучились работать или это саботаж?
Члены Политбюро сидели с окаменевшими лицами. Везде подозревавший заговоры Сталин улавливал мельчайшие перемены в их настроении и поведении. Впрочем, слово «саботаж» предполагало расправу и без признаков сговора.
Все молчали, боясь проронить звук. Сталин в гневе раскуривал трубку, нервно и часто выпуская дым.
— Посмотрим, как вы справитесь с другими делами, — угрожающим тоном продолжил свой монолог Сталин. — А Ленинградское дело отдайте в ОСО или военному суду. Как я понимаю, время ничего не решает. Так что не тянуть больше, все закончить к концу сентября, подготовить идеологическую кампанию в газетах.
И вот сейчас, в последний день сентября, Сталин ждет их у себя. Даже закрытый суд, который и до рассмотрения дела знал, какие приговоры нужно выносить, не смог ничего сделать.
За день до суда Абакумов подтвердил свои рекомендации по приговорам Вознесенскому, Кузнецову и другим партийцам верхнего эшелона: расстрел. Большого ума для такой рекомендации не требовалось. Это было указание Сталина.
Перед входом на дачу всех членов Политбюро бегло обыскали. Берию эта процедура всегда приводила в ярость. Это новое указание Сталина было оскорбительно, однако в свете последних событий, надо признать, что у него были основания опасаться заговора. Безустанные поиски врагов народа даже среди соратников, не прекращавшиеся репрессии вызывали не только страх, но и всеобщую ненависть к нему. А ненависть рано или поздно объединяет людей крепче, чем любовь.
Во время ужина Сталин не упоминал о Ленинградском деле. Вроде он был в неплохом настроении, даже шутил, хоть и вяло, без энтузиазма, угощал грузинским вином.
Берия провозгласил тост:
— За укрепление атомной мощи Советского Союза! За товарища Сталина!
Сталин не улыбнулся, но все же поднял свой бокал с разбавленным водой вином. Берия понял: вождю не понравилось упоминание об атомной мощи, потому что он, Берия, как бы намекает на свои заслуги в этом успешном проекте. Берия мысленно отругал себя за допущенную тактическую ошибку. Хотя какая разница, ведь вождь не будет делить с ним славу, и скоро Берия пойдет вслед за Вознесенским. Берия опустил руку под стол и украдкой взглянул на часы. Уже двадцать три, ноль-ноль, а сообщений из суда все еще нет. Неужели эти болваны из военной судебной коллегии не понимают, что если сегодня они не вынесут приговоры, и их, не откладывая, не приведут в исполнение, всех их поставят к стенке?