В свободное время — а сейчас его было много, — Кирилл перебирал в памяти слова Панина, и они как открыли ящик Пандоры, и мысли, вылетевшие из него жалили как разъяренные осы. Не может начальство МТБ не знать, как производится следствие и судебное разбирательство обвиняемых. Если Панин прав, то в преступном сговоре участвует все начальство МГБ. Как же может об этом не знать Политбюро, которое контролирует органы? Может, и они в сговоре? Невероятная схема, просто не укладывается в голове. Бессмыслица. Кому это надо? А если это так, наверняка Сталин не знает об этом. А когда Сталин узнает, несдобровать таким мерзавцам как Олег Захарович. С другой стороны, допустить, что в преступном сговоре участвует начальство МГБ, да еще кто-то из Политбюро, это значит тоже поверить в бессмыслицу. Такое нужно только врагам народа, но никак не людям партийным, доказавшим свою преданность родине долгими годами службы в органах.
Другой вариант, — это допустить, что многие из арестованных действительно враги народа, и случаи необоснованных арестов, недопустимых методов следствия или даже несправедливых приговоров суда, — это отдельные ошибки, которые трудно избежать, когда органы перегружены массой дел. Такое предположение более правдоподобно, и в этом случае все становится на свои места. Может быть, Панин просто злопыхатель и не очень хороший следователь?
От подобных размышлений отвлекали его письма Софы и приемной мамы. Мама писала, что очень скучает без него, что она одинока и ждет не дождется, когда он приедет ее повидать. У нее, писала она, были три сына. Двое погибли на фронте, и только он, третий, остался живой. Бедная мама. Ведь он ей неродной сын, но она не делала различия. Все трое были ее дети.
Радовалась мать, что он избрал профессию журналиста, только предупреждала, что ненадежное это занятие, и все может случиться в наше время. Что она имела в виду?
Софа почти каждый день писала любовные письма, и он отвечал ей тем же, только в его письмах он более подробно, чем она, описывал, какой будет их первая ночь после ее возвращения из Ленинграда. Она обещала надрать ему уши за такие слова, но неизменно заканчивала письмо словами: люблю, скучаю, мечтаю о скорой встрече, желанный мой.
Вот парадокс: две его самые любимые женщины — мать и Софа — были еврейками. Не нужно было быть великим мыслителем, чтобы понять, что ведется методическая, продуманная кампания против евреев на государственном уровне. Вот в этом разобраться было тяжелее всего. После Гитлера заниматься тем же самым? И где! В самой интернациональной стране мира. Неужели Сталин не знает, что происходит? Может он серьезно болен, и его окружают негодяи? Но ведь не может быть, что все его окружение состоит из одних мерзавцев. Такая дурацкая схема может сложиться только в мозгу параноика. Однако предположить, что все, или большинство евреев — враги народа, — не менее дурацкая схема. Ни одного врага народа среди них он до сих пор не обнаружил.