— Хорошо, задавайте вопросы, — согласился Шаповалов. — Только знайте, что я вас не боюсь. Мой отец был простой рабочий, и он верил в Бога. Он меня с детства учил: бойся только Бога, и никого более. Будь честным, так Бог повелел. Я боюсь только Бога, хоть и партийный. Никакие пытки не заставят меня оклеветать честных людей.
После долгого допроса Кирилл пришел к заключению — никаких следов преступления.
Гавриков, прочитав его отчет, вызвал его к себе и встретил с нахмуренными бровями.
— Если человек не признается, нужно быть с ним пожестче. Мы выполняем задание партии. Понятно?
— Следователь должен докопаться до истины, а не вытягивать признания, — возражал Кирилл. — В этом я понимаю свою задачу. А если ему не в чем признаться, то все, что он скажет, будет выглядеть на суде неправдой. Признания нужно подтверждать фактами, не так ли?
— Фактами. — повторил Гавриков. — Признание и есть факт. Учись у тех, кто умеет заставить людей признаться. Если запирается, ты ему пятки пощекочи железным прутом, он тебе все расскажет. Тебе помогут охранники.
Кирилл не удивился, услышав это от интеллигентного Гаврикова. Он уже перестал чему-нибудь удивляться.
— Будь там вещественные доказательства, я бы заставил его сознаться, — упрямился Кирилл. — Иначе суд не примет.
— Суд — не твое дело, — перебил его Гавриков. — Тебе нужно, чтобы человек признался и помог раскрыть других участников.
— Не думал я, что буду заниматься такого рода следствием, — уныло сказал Кирилл.
— Думал, не думал, а другого пути нет, — перешел Гавриков на дружеский тон. — Ты в МТБ и будешь здесь до конца дней своих. Ты ведь знаешь, что у нас не любят, когда сотрудник уходит добровольно из наших органов. Слишком много знает.
Он встал, давая понять, что разговор окончен, и дружески похлопал Кирилла по плечу.
— Придет время, и от нас потребуются другие вещи. А пока. Я помогу тебе в работе. Понимаю, поначалу трудности у всех есть. Если трудно тебе с кем, скажи мне, и я передам его другому, у кого больше опыта в работе. Ты не один такой. Со временем научишься.
Кирилл остановился на середине моста, вглядываясь в неторопливое течение Невы, и перебирал в памяти малейшие детали этого разговора. Невеселые мысли порой прерывались одним и тем же видением: взявшись за руки, он и Софа бродят светлой, как день, северной ночью по улицам Ленинграда; останавливаются на мостах и, беспрестанно обнимаясь, подолгу смотрят в глаза друг другу, пылая откровенной страстью, а потом, закрыв от счастья глаза, сливаются в долгом поцелуе..
— Белые ночи и черные дни Ленинграда, — пробормотал он. — Смогу ли я когда-нибудь стереть вас из своей памяти?