Надо поворачивать назад, и на обратном пути можно добрать полный ящик. Иногда попадались мелкие кустики черники. Брал и ее. Но почему не стал слышен гул машин? Ведь он, Житов, шел прямо к тракту… И замеченной сопки не отыскать — все стали другими, непохожими. И полянка, на которой торчал большой обугленный пень, как провалилась. Неприятные холодные мурашки забегали по спине; смешно, а жутковато вот так запросто заблудиться в тайге. Мало ли, бывало, блуждали по ней неделями возле жилья и гибли. Житов сложил рупором руки, закричал:
— Ого-го-го-го!..
И тайга отозвалась, рассмеялась:
…го-го-го!..
Ни отклика. Ни шума машин. Житов заорал отчаянно, громко:
— Э-ге-ге-ге-ге-гей!!
…ге-ге-ге-гей!.. — рассыпалось эхо. Холодная испарина выступила на лбу Житова. Этого еще не хватало! Разве залезть на сосну да посмотреть сверху? Житов снял горбовик, выбрал, подошел к дереву…
— Страшно?
Житов вздрогнул, как ужаленный, обернулся: Маша! Стоит, скалит белые зубы. И глаза под челкой блестят: насмешливые, озорные. Страх разом прошел, но кровь хлынула в щеки. Надо же, каким трусом, наверное, выглядит сейчас в ее глазах!
— Совок-то свой возьми, потеряешь.
— Спасибо, Маша. Я ведь действительно… того… струсил.
— А ты всего трусишь.
— Что поделать, тайгу, можно сказать, только издали видел. Ты бы тоже в Москве заблудилась, а?
— Факт. Еще бы на крышу залезла и кричала: э-ге-ге-ге-гей!.. — весело передразнила она Житова. И села на свежеповаленную березу.
Житов присел рядом, снял кепку, обмахивая лицо, медленно отдышался. Маша, лукаво заглядывая ему в глаза, устало привалилась к нему плечом.
— Умаялась я, отдохнуть малость.
Так они сидели несколько минут, и Житов не отстранил девушку, прислонившую к нему открытую голову, Вот бы так с Нюсей!
— Ну что, Маша, пошли?
— Куда?
— К тракту. У меня уже почти полон горбовик…
— А где он, тракт? — блеснула та зубами.
— Ты шутишь? Ты же знаешь, где?
Девушка молча посмотрела ему в лицо, загадочно улыбнулась.
— А если не знаю? Красивый ты, Женя… и кудрявенький…
— Нет, я серьезно, Маша!
— И я серьезно.
Житов насупился, замолчал. Маша, склонясь, ковыряла в траве сухой палкой. На загорелой вишневой щеке ее бродила усмешка.
— Что же мы с тобой будем делать? — не выдержал молчания Житов.
— А что в лесу делают?
Темные, что голубичный разлив, глаза девушки испытующе, с немой мольбой смотрят на Житова, ищут…
— Вот что, Маша… пошли! — встал, поборов себя, Житов.
— Куда?
— Я не знаю, куда, но… не оставаться же в тайге. Пойдем туда, что ли…
— Ну что ж, иди.
— А ты?
— Ладно, пошли уж, — поднялась Маша.