Псинка росла не по дням, а по часам, и с первой же поры жизни в Дубках проявила необыкновенно геройские свойства собачьей своей души…
Началось вот с чего.
Надо дам сказать, что в Дубках существовал строгий порядок, заведенный испокон веков.
Дед Аким Васильевич занимался садом и огородом. Дама, как только переезжала из города, брала в свои руки бразды правления птичником и двумя коровами, в чем ей помогала рябая стряпка Анисья, а на нас с Галкой возлагались обязанности по кормежке дубковской песьей оравы.
Занимались мы этим делом охотно и очень серьезно.
Каждый день после обеда мы с Галкой отправлялись на кухню и собственноручно сливали в собачье специальное ведро жирные обеденные помои. Туда же складывались все хлебные корки, кости, объедки и подливалось снятое молоко.
Затем мы тащили ведро во двор.
А там уже рядком, высунув языки и заранее облизываясь, ждали все шестеро псов и умильно поглядывали на кухонные окна.
Я доставал из-под крыльца шесть плошек и расставлял их в ряд, а Галка, вооружившись щербатым половником, поровну разливала помои в каждую посудину.
Псы стояли смирно и, затаив дыхание, ждали команды.
— Пиль! — говорил я наконец, когда все было готово, и все шестеро стремглав бросались каждый к своей плошке.
Громкое чмоканье и чавканье оглашало двор.
Этой весной пришлось прибавить седьмую плошку для Псинки.
Когда на другой день после приезда в положенный час псы собрались у крыльца, Псинка была тут же.
Она скромно отошла в сторону и ждала.
Галка налила седьмой черепок до краев и подманила ее пальцем.
Псинка вежливо вильнула хвостом, подойдя боком, ткнулась холодным носом в Галкину руку и потом уже принялись за еду.
Мало-помалу тощее брюшко ее на наших глазах округлялось, а черепок быстро мелел.
В это время вышло недоразумение между рыжим сеттером Томом и овчаркой Мухой: Том нацелился на косточку в соседней плошке и попытался выудить ее из-под носу у зазевавшейся не ко времени Мухи.
Началась потасовка.
— Том! Томка! Прочь, негодяй!
— Муха, оставь! — кричали мы, расправляясь с воришкой, как вдруг сзади нас раздался пронзительный дай.
Мы обернулись и обомлели.
Перед псинкиным черепком, веером раздув огромный хвост, с налитыми кровью, длинными трясущимися сережками, стоял старый индюк Иваныч. Злобно косясь по сторонам, он норовил выхватить из черепка аппетитно размокшую хлебную корочку.
Псинка, припав на задние лапы и прижав от ужаса уши, тявкала на него дрожаще и звонко.
— Ах ты… — рванулась было к нему Галка, но я схватил ее за руку, и мы замерли, готовые каждую минуту броситься на помощь.