В глазах Григора Манавазяна стояли слезы. Он выступил вперед и заявил:
— Я готов дать племяннице приют. Думаю, армянская община в Константинополе охотно примет ее в свое лоно.
— Благодарю тебя, дядя, — с достоинством промолвила Асмик и добавила: — Однако я прошу не столько за себя, сколько за своего возлюбленного.
Кто-то нерешительно произнес:
— Законы государства и Церкви…
Смбат Багратуни усмехнулся.
— Законы — это одно, они мертвы, тогда как голос сердца жив, пока жив человек. В конце концов, что такое жизнь? Это схватка человека с вечностью, в которой человек неизбежно проигрывает, но, тем не менее, никогда не сдается. — И обратился к Асмик: — Ты была с нами, сестра, и останешься с нами. Что касается твоего избранника… Он заплатил за право быть среди нас своей кровью. А быть ли ему с тобой, решать только тебе.
Асмик вышла из шатра, обняла сына и пошатнулась от внезапной слабости. Ей показалось, что она вновь почувствовала ту невыносимую боль, которая терзала ее все эти годы. Асмик сказала себе, что это было последний раз. Отныне в ее жизни не останется места отчаянию и мраку, в ней будут царить только любовь и свет.
Конечно, молодая женщина знала, что так не бывает. И все же Асмик чудилось, будто ее душу навсегда покинуло чувство вины, что она вступила в долгожданную эпоху надежды и веры. Не в Бога и не в любовь — в это она верила всегда. В себя, в свои силы. В свое будущее.